Курдский вопрос в новейшей истории Турции всегда оставался на повестке дня как поиск справедливости, равенства и мира. После десятилетий, отягощенных тяжелым бременем войны, в 1999 году был сделан исторический шаг к миру. По призыву лидера Абдуллы Оджалана группа членов РПК под названием «Группа мира» прибыла в Турцию, открыто заявив о желании сложить оружие и найти демократическое решение.   

Этот шаг стал выражением твердой воли к мирному решению курдского вопроса. 

Прибытие «Группы мира» было редким примером в мировой истории: вооруженная организация отправляла своих бойцов с намерением вести переговоры и приоткрывала дверь для политического решения. Однако этот мирный шаг был воспринят государственным руководством того времени не как возможность для диалога, а как угроза. Прибывшие были арестованы, а проявленная воля к решению криминализирована. 

В этом интервью журналисты информационного агентства Nûmedya24 поговорили с Юксель Ганч, членом «Группы мира» 1999 года, о свидетельствах тех дней, вере в мир и произошедших событиях. Это интервью — не только личное свидетельство, но и важная запись в коллективной памяти, помогающая понять, на каких перекрестках застопорился мир. 

Давайте же вместе попытаемся проследить следы смелого шага, сделанного в одной из этих переломных точек истории.

— Когда вы в 1999 году присоединились к Группе мира, какая картина стояла перед вашими глазами? Во что вы больше всего верили в те моменты, когда думали, что вносите вклад в мир? 

— В тех условиях Оджалан, чтобы продемонстрировать искренность новой парадигмы о возможности мирного и демократического решения курдского вопроса, а также чтобы убедить — точнее, мотивировать — государство к такому решению, сделал шаг доброй воли: он призвал группу партизан прибыть в Турцию. Многие бойцы восприняли отклик на призыв господина Оджалана как революционный долг, поэтому вызвались добровольно. В итоге выбрали нас восьмерых: мы должны были с оружием прибыть в военную часть и заявить, что пришли туда в качестве жеста доброй воли для продвижения мирного решения курдского вопроса. 

Изначально мы планировали осуществить эту акцию 1 сентября – во Всемирный день мира. Однако столкнулись с противодействием многочисленных кругов, заинтересованных в продолжении войны и наживающихся на этом конфликте. Кроме того, частые операции против нас как турецких военных, так и иранских сил затянули эти сроки. Обеспечив свою безопасность собственными силами, 1 октября мы прибыли в 1-ю горнокомандную бригаду «Кайсери», дислоцированную в деревне Галишан района Шамдинли. Эта бригада была размещена в Галишане специально в связи с нашим прибытием. Нас встретили и вели переговоры генерал Галип Менди и его помощники.

Когда мы спускались в то место, где располагалась бригада, в ущелье Галишан мы увидели сотни солдат на боевых позициях. Наш выход был объявлен партизанскими СМИ мировой прессе. Это также стало гарантией того, что мы благополучно осуществим нашу мирную акцию. Затем мы связались с солдатами по рации и сообщили, что прибываем как Группа мира; они ответили, что ждут нас. Мы спустились с гор. Первым подошел майор из группы солдат — его звали Умит. «Здравствуйте, друзья, — сказал он. — Мы ждали вас, сложите оружие». «Куда?» — спросили мы. Затем мы сами положили оружие рядом с собой. 

«Послушайте, — сказали мы, — мы пришли сюда, чтобы показать: если [мирное] решение будет развиваться, если появятся возможности для решения, партизаны могут сложить оружие. Это шаг доброй воли ради мира и демократического решения. То отношение, которое вы проявите к нам, партизаны воспримут как отношение к себе и будут действовать соответственно. 

Даже если вы будете воевать десять или двадцать лет, конечная точка курдского вопроса — это то, что предлагается вам сегодня: либо сегодня мы решим курдский вопрос как равные граждане в демократической республике мирными и демократическими средствами, либо через десять-двадцать лет вам снова придется обсуждать решение в аналогичных рамках.

Однако если сегодня упустить возможность мира, завтра это приведет к гибели тысяч турецких и курдских молодых людей, углублению ненависти между турками и курдами, к расколу и пропасти между ними. Тогда нам придется нести бремя не только этой проблемы, но и этих огромных человеческих и общественных потерь».

В течение четырёх дней мы объясняли различным лицам, представлявшимся как государственные чиновники, координаторы чрезвычайного положения и военные руководители, наши мысли о мире, демократическом решении и курдском вопросе, а также позицию партизан. Мы передали письма, подготовленные руководством организации, которые привезли с собой. На протяжении всего этого времени к нам не подпускали никого, кроме нескольких назначенных офицеров.

В конечном итоге нас арестовали. По правде говоря, когда мы отправлялись в путь, наиболее вероятным исходом казалась гибель от рук тех, кто хотел сорвать эту инициативу — арест был лучшим из возможных сценариев. Так и произошло: нас арестовали. За те четыре дня, что мы провели с военными и государственными чиновниками, мы столкнулись с множеством людей, которые не просто отрицали существование курдского вопроса, но и само существование курдов как народа, отказываясь даже признавать организацию, с которой они воевали.

В то время существовала широкая прослойка, не признававшая само существование курдов. Психологический барьер по отношению к нам, к курдам, был крайне высок. Мы все получили тюремные сроки и были освобождены по их окончании. И в тюрьме, и после освобождения мы постоянно поддерживали контакты с различными кругами, пытались наладить связи, участвовали в мероприятиях, где разъясняли наше видение курдского вопроса, демократического решения, политического урегулирования, нашей концепции демократической республики. Мы пытались сломать предубеждения, созданные вокруг партизан, РПК, курдов и курдского вопроса, и фактически ставили целью создать широкое общественное движение за мир на турецкой стороне. В результате этой работы, на нынешнем этапе и конечно после многолетней борьбы, мы видим, что в Турции уменьшилось число тех, кто говорит «курдов не существует, они турки», что курдское существование признано, а наличие курдского вопроса заявлено публично. Это были важные достижения.

— Вы пришли за миром, но оказались в тюрьме. Как вам удалось сохранить веру в страну, в народ и в себя за эти годы заключения? 

— Мы воспринимали себя как Группу мира и демократического решения. Мы считали это не только жизненно необходимой миссией, но и  своим долгом. У каждой войны должен быть конец, и чем быстрее наступит мир в курдском вопросе, тем меньше будет человеческих потерь. Мы верили в новую форму Турции, где курды будут признаны равноправными гражданами, и считали, что это — самое актуальное решение курдского вопроса. Даже если бы ничего больше не произошло, остановка смертей и сама возможность говорить о решении курдского вопроса уже были бы важными достижениями. Для нас было ценно продвижение от вооружённого выражения курдского вопроса к политическому. Мы знали, что правы, что делаем правильное дело. Мы хотели показать, что революционность может проявляться не только через оружие и насилие, но и как преобразующая сила. Эти убеждения помогли нам выдержать тюремное заключение и все последующие испытания. 

После освобождения наша миротворческая деятельность, статьи о мире, журналистская работа — всё это в трудные и переломные моменты могло быть объявлено преступлением. Каждый раз, когда государство хотело усилить давление в курдском вопросе, я становилась мишенью. Меня снова арестовывали. Например, мои миротворческие и журналистские работы использовались как предлог, чтобы ограничить моё участие в гражданско-политической жизни. Никаких гарантий не было. Мы осознаём, что до сих пор можем стать целью правительства, когда оно захочет ужесточить давление в курдском вопросе. Я называю это ценой мира.

— Как вы считаете, насколько турецкое общество сегодня открыто к приходу групп мира? Какие различия вы видите между общественной атмосферой 1999 года и сегодняшней? 

— Хотя сегодня мы обсуждаем ту же парадигму решения, что и в 1999 году, есть и некоторые различия. В те годы раскол и ненависть между народами, особенно восприятие курдов турками как объекта тотальной ненависти, не были настолько глубокими. Отношения между обществами не были так отравлены. Во-вторых, за прошедшие 26 лет погибли десятки тысяч солдат, партизан и мирных жителей. Нельзя игнорировать последствия раскола, вызванного этими смертями. В-третьих, политика тогда не была настолько систематизирована вокруг стратегии раскола и управления обществом через баланс ненависти. В-четвертых, тогда были широкие слои населения, не осведомленные о масштабах курдского вопроса и преступлениях государства. Сейчас же есть общество, которое думает, что курдский вопрос решен, что война выиграна армией и государством, что РПК уже уничтожена и поэтому мир не нужен. 

Есть турецкое общество, которое не видит, как война крадет их жизнь, хлеб, свободу, справедливость и право. Которое не понимает причин авторитаризма и кризисов в Турции.

Со стороны курдов существует региональное курдское движение, которое не потерпело поражения, и ситуация, при которой в двух частях [Курдистана] достигнута почти автономия с серьезными завоеваниями. В условиях, когда ближневосточная конъюнктура благоприятствует курдам, и при наличии множества опытов, показывающих, что государству доверять нельзя, есть часть [курдов], считающая, что идея разоружения и роспуска содержит серьезные риски. 

Однако в любом случае существует гораздо более широкий круг людей, верящих, что курдский вопрос можно решить мирным путем. Несмотря на все эти негативные факторы, общество обладает потенциалом к примирению. Но процесс идет настолько закрыто, что общество пока не может позиционировать себя как субъекта этого процесса.

— Если бы можно было повернуть время вспять и снова оказаться на той же грани... Вы бы сделали тот же шаг? Или выбрали бы другой путь, другой голос в поисках мира? 

— Если бы я снова оказалась в той же временной точке, я бы, конечно, снова пришла бы как член группы мира и демократического решения, приняв на себя все риски. Я бы снова и снова обдумывала инструменты и методы, которые сделали бы мир более достижимым. Я бы снова стала перед теми, кто тогда воспринял наше прибытие как поражение, кто не предпринял никаких законодательных изменений и структурных преобразований, кто пытался растянуть возможность решения во времени. Я бы снова думала о высказывании: «Если не решите — будете решены», я бы хотела сделать это заявление более весомым. Я бы хотела вмешаться в разлагающие общество аспекты войны и предотвратить потерю тогдашней возможности для мира. 26 лет — это очень долгий срок. То, что могло быть реализовано 26 лет назад, теперь, кажется, стало возможным лишь ценой огромных потерь и страданий. Надеюсь, этот новый шанс не будет упущен.