Тем не менее, в таких странах, как Венгрия, Израиль и Турция, именно это должна сделать разнородная оппозиционная коалиция, чтобы иметь хоть какие-то шансы на победу.

После года затянувшихся переговоров шесть оппозиционных партий Турции, наконец, объединились в единую коалицию за единого кандидата в президенты на выборах в мае этого года в надежде положить конец все более автократическому и репрессивному правлению Реджепа Тайипа Эрдогана, которое длится уже два десятилетия. В этом месяце так называемый «стол шести» сошелся на Кемале Кылычдароглу, лидере социал-демократической и светской Республиканской народной партии (РНП), после того, как он отодвинул на второй план более молодых и харизматичных претендентов, таких как мэр Стамбула от РНП (Экрем Имамоглу), который отвоевал город у Партии справедливости и развития (ПСР) Эрдогана в 2019 году.

Когда авторитарный популистский режим фальсифицирует демократическую игру, по здравому смыслу, оппозиционные партии должны объединить усилия, чтобы иметь хоть какие-то шансы на победу на выборах. Но такое единство, хотя и необходимо, не является достаточным для успеха; на самом деле, самое трудное наступает после принятия решения об объединении.

Оппозиционные партии, которые объединяются для устранения конкретного лидера или партии – особенно «силовика-популиста» – должны поставить этот императив выше других своих программных обязательств. В конце концов, популистские лидеры имеют доказанный опыт подрыва представительной демократии, и есть все основания полагать, что в случае переизбрания они нанесут еще больший ущерб.

Например, премьер-министр Венгрии Виктор Орбан использовал период сразу после нечестных выборов – когда оппозиция и гражданское общество были полностью деморализованы – для проведения противоречивой политики и провокаций в духе культурной войны. Сразу после выборов 2014 года в Будапеште был воздвигнут нелепый мемориал немецкой оккупации, который фактически снимает с Венгрии ответственность за соучастие в Холокосте.

Но каким бы разумным ни был этот императив «контроля ущерба», он подразумевает, что вся политика вращается вокруг сильного лидера. Именно этого и добиваются популистские лидеры. Они прекрасно используют поляризацию и персонализацию в своих интересах: «Все против меня, единственного лидера, который действительно представляет народ».

Важная недавняя работа политологов показала, что не все, кто голосует за авторитарных популистских лидеров, равнодушны к подрыву ими демократии (не говоря уже о коррупции, еще одной отличительной черте популистских правительств). Но когда они сталкиваются с логикой «мы против них» и оппозиционной коалицией, конечные намерения которой неясны, они все равно могут выбрать то, что они воспринимают как меньшее зло.

Более того, объединенные оппозиционные партии, как правило, останавливаются на кандидатах, которые очень похожи на фигуру, против которой они выступают, только более демократичны. В прошлом году оппозиционный альянс Венгрии согласился поддержать консервативного католического мэра провинции в попытке сместить крайне правого популиста, занимавшего этот пост. Точно так же израильские оппозиционные коалиции пытались победить премьер-министра Биньямина Нетаньяху, выдвигая жесткие правоцентристские фигуры, такие как отставной генерал Бенни Ганц (это – очень странное мнение, Ганц не является жестким лидером, скорее следовало бы привести в качестве примера фанатичного религиозного националиста и сторонника войны с Ираном, ставшего премьер-министром Израиля от оппозиционной Нетаньяху коалиции – Нафтали Беннета из партии Ямина – Правая – прим.).

Общее предположение состоит в том, что за восстановлением демократии лучше всего наблюдать старикам. Это сработало для демократов в США в 2020 году и для Западной Европы после Второй мировой войны, когда патерналистские фигуры, такие как Конрад Аденауэр и Шарль де Голль, доминировали в политике Германии и Франции соответственно.

Однако такие стратегии часто терпят неудачу, либо потому что заставляют оппозицию выглядеть чисто реакционной, либо (что менее очевидно) потому что они посылают пораженческие сигналы о том, что политические параметры, установленные правящими популистами, стали новой нормой.

В Турции «стол шести» пока уступил давлению националистов и дал отпор прокурдской Демократической партии народов (ДПН). Точно так же нынешняя оппозиция ультраправому израильскому правительству Нетаньяху до сих пор отказывается включать в свой состав представителей арабского меньшинства. Сильный национализм и слабое внимание к правам национальных меньшинств воспринимаются как политическая данность.

Даже если антипопулисты смогут объединиться против общего противника, изменить параметры политики – задача гораздо более сложная. Вместо того чтобы просто апеллировать к общей неприязни к сильной власти, они должны обсуждать более широкий круг вопросов и вернуться к вопросам политических программ и основных принципов.

Хотя идеологическая неоднородность может быть отложена в сторону во имя победы над популистским инкумбентом (действующий держатель должности или позиции; слово обычно употребляется в контексте выборов; например, на выборах в президенты инкумбент – это лицо, занимающее или исполняющее обязанности президента накануне выборов, независимо от того, претендует оно на переизбрание или нет – прим.), все знают, что она вернется с новой силой после того, как эта задача будет выполнена, и это общее знание оставляет у избирателей сомнения в том, как коалиция будет на самом деле управлять страной.

К своей чести, «Стол шести» наметил структурные реформы, которые в значительной степени способствовали бы восстановлению верховенства закона и демонтажу гиперпрезидентской системы, давшей Эрдогану практически неограниченные полномочия. Высший совет радио и телевидения Турции и Совет высшего образования – те институты, на захвате которых специализируются популисты (во имя «народа», разумеется) – вновь станут автономными. А взяв на себя обязательство полагаться на безличные институты вместо правления в стиле султана, оппозиция обещает отход от гиперинфляционной («неортодоксальной») экономической стратегии Эрдогана и неустойчивой внешней политики.

Но обещание «институционализма» довольно абстрактно, и оно может быть легко опровергнуто путем освещения громких конфликтов по поводу политики и (особенно) кадров внутри разнородного оппозиционного альянса. Чтобы победить, лидерам оппозиции придется продемонстрировать недооцененный политический навык: определять условия выборов, а не просто реагировать на действия другой стороны. Они не могут просто предположить, что коррупция свергнет правящую партию. Они также должны подчеркнуть, что пошло не так, и найти мощные символы – а не просто мучительно согласованные политические документы, – которые дадут представление о том, каким будет другое будущее.

Для турецкой оппозиции недавнее землетрясение – и неудачи режима как до, так и после этой катастрофы – будут очевидным ориентиром в преддверии выборов. Но символизация другого будущего – это более сложная задача.