Предстоящие совместные военно-морские учения с участием египетского и российского флотов, объявленные Минобороны России 10 октября, свидетельствуют о текучей и быстро меняющейся стратегической ситуации на арене восточного Средиземноморья и Ближнего Востока в целом.

Согласно российскому заявлению, учения будут «отрабатывать совместные задачи по защите морских путей от различных угроз», а также включать ракетный и артиллерийский огонь и имитацию досмотра подозрительных судов.

Ряд региональных комментаторов отметили, что эти учения явно предназначены для привлечения внимания Турции, имея в виду недавние односторонние шаги Анкары в восточном Средиземноморье. Отношения между турецким и египетским правительствами в настоящее время находятся в надире на фоне давнего соперничества. Различия между ними коренятся как в геостратегической конкуренции, так и в конкурирующих системах государственного управления.

Турция и Египет представляют собой противоположности с точки зрения регионального управления. Выбор в арабском мире за последнее десятилетие был (за частичным исключением Туниса) между монархами и офицерами, с одной стороны, и исламистами – с другой. Турция Эрдогана, будучи сама неарабской, стремилась спонсировать и поддерживать суннитские исламистские движения и исламистские и происламистские правительства в Сирии, Катаре, Тунисе, на палестинских территориях, в Ливии и Йемене.

Египет Сиси, между тем, является примером реакции против движений такого типа в самой мощной и последовательной форме. Переворот Сиси 3 июля 2013 года, который фактически обратил вспять продвижение суннитского политического ислама предыдущих трех лет (сохранив при этом мирное соглашение Израиля с Египтом), начал фазу его заката. Эрдоган не забыл эту недавнюю историю. В своем характерном стиле турецкий президент называет своего египетского коллегу «убийцей». Турецкий посол был отозван из Каира после переворота.

Связи между турецкой исламистской средой, из которой вышел Эрдоган, и египетскими «Братьями-мусульманами» глубокие и старинные. Турецкие исламисты были воспитаны на идеях основателя «Братьев-мусульман» Хасана аль-Банны и главного их идеолога Сайеда Кутба. Всеобъемлющее подавление египетскими военными «Братьев-мусульман», таким образом, остается открытой раной для турецких исламистов.

Этот политический и идеологический фон обостряет конкретные геостратегические вопросы, по которым Каир и Анкара противостоят друг другу. Напряжение связано с вопросом об эксплуатации запасов природного газа в восточном Средиземноморье, а также с агрессивными шагами Турции, направленными на то, чтобы выделить большие участки этого района для своего исключительного контроля.

27 ноября 2019 года Турция и Ливия подписали соглашение о морской границе, обозначающее территорию в 200 морских миль в качестве своей исключительной экономической зоны. Соглашение было отвергнуто Египтом, Грецией, Кипром и ОАЭ. Министр иностранных дел Греции Никос Дендиас объявил его незаконным, недействительным и недействующим. 6 августа Египет и Греция подписали в Каире свое собственное конкурирующее соглашение, разграничивающее морские пространства между этими странами.

22 сентября, опять же в Каире, министры энергетики стран-участниц Восточно-Средиземноморского газового форума подписали Хартию, учреждающую этот форум в качестве международной организации. Членами Форума являются Израиль, Египет, Греция, Кипр и Палестинская автономия.

Но отделить политические вопросы от геостратегических не так-то просто. Турция поддерживает Правительство национального согласия в Ливии, чтобы сохранить податливого партнера, с которым она стремится совместно выделить амбициозную особую экономическую зону в Средиземном море. Тем самым Турция стремится блокировать возможности Египта и Израиля экспортировать газ в Европу (через будущий газопровод East Med, т.к. часть территории, по которой он должен пройти, пересекается с этой зоной. - Прим.).

Но ливийское Правительство национального согласия в Триполи, с которым Турция сотрудничает, поддерживают ливийские «Братья-мусульмане» и ряд связанных с ними ополченцев. Между тем соперника ПНС, генерала Халифу Хафтара, активно поддерживает Египет. Угроза египетской интервенции в июле 2020 года помешала поддерживаемым Турцией силам ПНС вторгнуться в нефтяные зоны вокруг городов Сирт и Джуфра после того, как они сорвали попытки Хафтара взять Триполи и отбросили его бойцов назад.

В Израиле считается, что соперничество между региональными державами дает определенное преимущество Иерусалиму, поскольку держава, дипломатически более близкая к Израилю (в данном случае Египет), скорее всего почувствует необходимость теснее сблизиться со своими союзниками перед лицом общей угрозы. Создание Восточно-Средиземноморского газового форума и его недавнее официальное оформление в качестве международной организации являются примером этого процесса. Нынешняя региональная позиция Турции характеризуется сочетанием агрессии и неадекватной дипломатии. Это, как правило, приводит к формированию широких коалиций против Анкары, естественной составляющей которых в Средиземноморском контексте является Израиль.

Однако попытки Москвы утвердить себя в качестве державы в восточном Средиземноморье должны звучать предостерегающе в отношении этой в целом благоприятной (для государства Израиль) картины.

Россия, конечно, не является врагом Израиля. Но Россия стратегически связана в регионе Леванта с Ираном, самым непримиримым врагом Израиля. Российское оружие (доставляемое через Иран и Сирию) является основной частью грозного арсенала, собранного для обслуживания иранских целей ливанской «Хезболлой» (около 100 тысяч ракет проиранской шиитской милиции «Хезболла» нацелены на Израиль). Россия также является конкурентом Израиля в вопросе экспорта газа в Европу. Все это означает, что действия России по усилению регионального влияния (на Ближнем Востоке и в Восточном Средиземноморье) не являются чистым позитивом для Иерусалима. С израильской точки зрения, чем меньше России, тем лучше.

В случае с восточным Средиземноморьем, как и в других местах, участие России связано с намерением стать посредником между сторонами и тем самым усилить российское влияние на них обоих. Это идет вразрез с израильскими интересами, которые недвусмысленно выражаются в продвижении египетских/греческих/кипрских/европейских интересов в восточном Средиземноморье, в прекращении турецких провокаций и разрушении турецких амбиций.

Москва стремится еще больше оттянуть Турцию от НАТО. Поэтому ее естественным интересом будет «посредничество» и мягкая линия в отношении турецких амбиций. Москва недавно выступила, например, против решения США частично снять 33-летнее эмбарго на поставки оружия Кипру. Министр иностранных дел России Сергей Лавров в ответ обвинил США в проведении курса «кто не с нами, тот против нас». Эта схема хорошо знакома по опыту Сирии последних лет.

Вхождение России в эту картину, как и везде, стало возможным из-за отсутствия другой крупной державы. ЕС может издавать декларации, но у него нет Объединенных сил для развертывания. Сила, которая отсутствует в восточном Средиземноморье и чье отсутствие делает возможной как турецкую агрессию, так и российские попытки посредничества, – это Соединенные Штаты. США до сих пор не имеют четкой политики в отношении Турции и ее модели дестабилизации региона.

Усилия России по сближению с Египтом демонстрируют трудности попыток создания Регионального альянса в отсутствие покровителя-сверхдержавы. Страны с очень разными системами правления и историями могут объединиться перед лицом агрессора. Но в отсутствие общего покровителя альянс может быть временным и хрупким, а его члены подвержены различным влияниям.