Новость о 25-летнем «всеобъемлющем стратегическом партнерстве» между Ираном и Китаем, объявленная с триумфом в Тегеране, была воспринята с тревогой в некоторых кругах Запада, где ее по-разному интерпретировали: как акт иранского неповиновения американским санкциям и как признак того, что Китай вытесняет американское влияние на Ближнем Востоке.

На самом деле – ничего из вышеперечисленного. Несмотря на всю шумиху, эта сделка является не столько «партнерством», сколько векселем, поддерживающим улучшение экономических, политических и торговых отношений между двумя странами в течение следующей четверти века.

Министр иностранных дел Китая Ван И подписал официальные документы по Тегеранскому этапу своего шестистороннего турне по Ближнему Востоку. Это говорит о том, что сделка имеет меньший вес в Пекине, чем соглашения, скажем, с Бангладеш: когда председатель Си Цзиньпин хочет показать свою заинтересованность в углублении китайского влияния где-то, он ставит свою собственную подпись на документах.

Кроме того, есть само соглашение, которое велико по возможностям, но не велико по конкретике. Китай будет инвестировать в Иран, а Иран в свою очередь будет поставлять Китаю дешевую нефть. Ни одна из сторон не опубликовала никакой информации, несущей знак доллара. Иранский проект сделки, просочившийся прошлым летом, был настолько расплывчатым, что привел к предположениям, что Пекин обязуется инвестировать от 400 до 800 миллиардов долларов в различные секторы иранской экономики – от банковского дела и инфраструктуры до здравоохранения и информационных технологий.

Но все это пустяки до тех пор, пока Иран остается под многочисленными экономическими санкциями, введенными президентом Дональдом Трампом, – ни одна из них до сих пор не была смягчена его преемником. Президент Джо Байден стремится отменить односторонний выход Трампа из ядерной сделки 2015 года, которую Иран подписал с мировыми державами. Но Тегеран отверг все его условия для возвращения Америки к соглашению. (Китай, один из первоначальных подписантов ядерного соглашения, потребовал, чтобы США вернулись к сделке без каких-либо условий. – Прим.)

Вполне возможно, что Байден ослабит некоторые оковы, наложенные на иранскую экономику, в качестве стимула для возобновления ядерных переговоров. Но большинство санкций скорее всего останутся в силе, пока переговоры затягиваются; многие ограничения, введенные на основании поддержки Ираном терроризма, останутся, даже если обе стороны договорятся по ядерным вопросам.

Стоит помнить, что даже после отмены санкций в 2015 году иностранные инвесторы не спешили в Иран, отчасти из-за путаницы с ограничениями, которые оставались в силе (другой причиной была бюрократизированная экономика Ирана и, возможно, саботаж попыток экономических реформ со стороны Корпуса стражи исламской революции – КСИР. Стражи опасались, что иностранные корпорации получат слишком большое влияние в Иране и это усилит позиции либеральных реформаторов, сторонников действующего президента Хасана Роухани. – Прим.).

Картина, во всяком случае сейчас, еще более мрачная из-за так называемых «ядовитых таблеток», которые администрация Трампа ввела в режим санкций, чтобы предотвратить их быстрое ослабление.

Для Пекина существуют также геополитические факторы, которые необходимо учитывать. Си, несомненно, стремится приобрести большее влияние на Ближнем Востоке: регион имеет решающее значение для обеспечения долгосрочных поставок углеводородов его стране и для его амбиций по созданию современного Шелкового пути. Но Китай был осторожным инвестором, сосредоточившись на нескольких крупных сделках с государственными компаниями.

Партнерство с Ираном подвергает Пекин капризам региональной вражды. Пока Исламская Республика Иран и арабские государства остаются на ножах, китайцы должны взвешивать инвестиционные возможности в Иране против гнева, который они могут вызвать по другую сторону Персидского залива.

И, наконец, есть вопрос о внутренней политике Ирана, которая становится все более горячей в преддверии всеобщих выборов этим летом. Соглашение с паршивой овцой – уходящей администрацией президента Хасана Роухани – может стоить не намного больше, чем бумага, на которой оно написано, особенно если оно подтверждает подозрения в том, что Иран отказался от своих национальных интересов в обмен на китайское внимание.