Что придет после глобализации?
Бранко Миланович, специалист по неравенству доходов и глобализации, доктор философии (1987), профессор Городского университета Нью-Йорка (с 2014), ведущий экономист Всемирного банка, в котором проработал более 20 лет.
Бранко Миланович, специалист по неравенству доходов и глобализации, доктор философии (1987), профессор Городского университета Нью-Йорка (с 2014), ведущий экономист Всемирного банка, в котором проработал более 20 лет.
«Мир, каким мы его знаем, является продуктом глобализации, и эта эпоха глобализации может подойти к концу» - утверждает Миланович. В своей статье он рассматривает две волны глобализации - 1870 -1914 и 1989 (Падение Берлинской стены) до 2020-2025 (пандемия, ковидные блокировки и затем политика Трампа).
Дональд Трамп снова у власти, и он, мягко говоря, не является поклонником глобализации. Президент публично «отверг глобализм и принял патриотизм». Он заявил, что глобализация «оставила миллионам и миллионам наших рабочих только нищету и душевную боль». Чтобы лучше понять нынешнюю эпоху глобализации, которой он пытается положить конец, можно сравнить ее с глобализацией, происходившей в период между 1870 годом и началом Первой мировой войны (1914 год).
Обе глобализации представляют собой поворотные периоды - переломные годы, которые сформировали современный мир. И в обоих случаях наблюдался самый большой на сегодняшний день рост мирового экономического производства.
Но во многих отношениях они были очень разными. Первая глобализация была связана с колониализмом и гегемонистским правлением Великобритании. Она привела к значительному росту доходов на душу населения в странах, которые позже стали называться развитыми. В то же время в других странах она привела к стагнации и даже к снижению доходов в Китае и Африке. Последние данные из базы исторической статистики Maddison Project показывают, что совокупный рост реального (с поправкой на инфляцию) ВВП на душу населения в Великобритании в период с 1870 по 1910 год составил 35 %, в то время как в США за тот же период ВВП на душу населения удвоился. Таким образом, средний рост реального ВВП на душу населения в США составил 1,7 % в год, что является очень высоким показателем для той эпохи. Китайский ВВП на душу населения, однако, снизился на 4 %, а индийский вырос лишь незначительно - на 16 %. Этот особый тип развития привел к появлению того, что позже стало известно как Третий мир, и усилил разрыв в средних доходах между Западом и остальными странами.
С точки зрения глобального неравенства, которое в значительной степени является отражением этих событий, глобализация I привела к росту неравенства, поскольку и без того богатые регионы росли быстрее, а более бедные стагнировали или даже откатывались назад.
Помимо роста неравенства между странами, неравенство росло и внутри многих богатых экономик, включая Соединенные Штаты. Великобритания стала некоторым исключением, поскольку пик неравенства был достигнут как раз перед началом Глобализации I, в 1860-70-е годы. В британских социальных таблицах, являющихся основным источником информации о распределении доходов в прошлом, таблица, составленная Робертом Дадли Бакстером в 1867 году (по совпадению, в год публикации «Капитала» Карла Маркса), отмечена годом самого высокого неравенства в XIX веке. Впоследствии британское неравенство было снижено благодаря ряду законов, начиная с ограничения продолжительности рабочего дня и заканчивая запретом детского труда.
Последние данные свидетельствуют о росте неравенства и в Германии после ее объединения в конце 1860-х годов. Новые индийские налоговые данные, сфокусированные на верхней части распределения, подготовленные экономистами Факундо Альваредо, Огюстеном Бержероном и Гильемом Кассаном, также показывают стабильное, хотя и очень высокое, неравенство. Таким образом, в целом оба компонента глобального неравенства (между странами и, в большинстве случаев, внутри стран) выросли в период глобализации I.
Чем это отличается от нынешней глобализации (глобализации II), условно датируемой периодом от падения Берлинской стены в 1989 году до кризиса COVID-19 в 2020 году? Отметим, что точка окончания Глобализации II может быть предметом спора; можно обозначить ее как введение Трампом тарифов на китайский импорт в 2017 году или даже, в символическом смысле, как второй приход Трампа к власти в январе 2025 года. Но от того, какую дату мы выберем, сущностные черты Глобализации II не зависят.
В течение этого времени Соединенные Штаты, Великобритания и остальные страны богатого мира демонстрировали рост, но темпы его были скромными по сравнению с азиатскими странами. В период с 1990 по 2020 год реальный ВВП США на человека увеличивался в среднем на 1,4 % в год (что медленнее, чем при первой глобализации), а британский ВВП на душу населения рос всего на 1 % в год. Густонаселенные и относительно бедные страны (бедные, по крайней мере, на момент начала второй глобализации) росли гораздо быстрее: Индия - на 4,2 %, Вьетнам - на 5,5 %, а Китай - на 8,5 %.
Данные за 1988-2018 годы указывают на темпы роста всех социальных групп распределения доходов в Китае и Индии, - темпы роста, которые превышают темпы роста всех групп распределения доходов в США и Великобритании. Это полностью изменило экономику и геополитику мира: в первом случае - за счет перемещения экономического центра тяжести в сторону Тихого океана и влияния на относительное положение доходов населения Запада и Азии, а во втором - за счет превращения Китая в серьезного соперника гегемонии США.
Неоспоримо, что за последние три десятилетия глобальные доходы значительной части среднего и рабочего классов Запада снизились. Это особенно заметно в тех западных странах, которые не смогли добиться роста; например, в Италии самый низкий дециль доходов с 1988 по 2018 год опустился с 73-го до 55-го пункта. В Соединенных Штатах два нижних дециля опустились в своих глобальных позициях, хотя их падение было меньше (7 и 4 процентных пункта, соответственно) по сравнению с Италией. Кроме того, западные средние классы (и рабочий класс - прим.) потеряли в сравнении со своими соотечественниками, находящимися на вершине соответствующих распределений в своих странах. Таким образом, средние классы (и рабочие классы - прим) Запада оказались в двойном проигрыше: по отношению к быстро растущим средним классам Азии и по отношению к своим гораздо более богатым соотечественникам у себя дома. Метафорически можно сказать, что они оказались зажаты между ними.
Однако, в отличие от первой стадии глобализации, во время второй глобальное неравенство снизилось, чему способствовали высокие темпы роста в крупных азиатских странах. В то же время внутри стран неравенство в целом увеличилось. Это было наиболее очевидно в Китае, где коэффициент Джини - общепринятая мера неравенства - после либеральных реформ вырос почти вдвое. То же самое можно сказать и об Индии. Рост доходов богатых индийцев и китайцев опережает рост доходов бедных в их странах. Однако неравенство росло и в развитых странах, сначала в результате реформ Маргарет Тэтчер и Рональда Рейгана, а затем их последствия продолжались даже в администрации Тони Блэра и Билла Клинтона, и лишь во втором десятилетии этого века достигли плато.
В целом, первая глобализация привела к подъему Запада, вторая - Азии; первая привела к росту межстранового неравенства, вторая - к его снижению. Обе глобализации имели тенденцию к усилению неравенства внутри стран. Неравномерность темпов роста стран в ходе глобализации I привела к тому, что большинство жителей Запада оказались на вершине мировой пирамиды доходов. Редко кто признает, насколько высоко в глобальном распределении доходов находились даже бедные слои населения богатых стран. Экономист Пол Кольер в своей книге «Будущее капитализма» с тоской пишет о том времени, когда английские рабочие находились на вершине мира. Но для того чтобы они чувствовали себя на высоте, кто-то другой должен был чувствовать себя на низком уровне.
Вторая глобализация согнала часть западных средних классов с этих позиций и произвела значительное перераспределение доходов, поскольку их обогнала поднимающаяся Азия. Этот относительно незаметный упадок произошел вместе с гораздо более ощутимым упадком западных средних классов по отношению к их собственным национальным элитам. Это вызвало политическое недовольство, которое нашло свое отражение в росте популистских лидеров и партий.
Наконец, следует отметить, что конвергенция мировых доходов не распространилась на Африку, которая продолжала идти по пути относительного упадка. Если ситуация не изменится - а вероятность такого изменения представляется невысокой, - относительный упадок Африки в ближайшие десятилетия перекроет силы, которые в настоящее время способствуют снижению глобального неравенства, и откроет новую эру растущего глобального неравенства.
Маловероятная коалиция интересов
То, что не было замечено в начале Глобализации II, но стало все более очевидным по мере ее развертывания, - это общность интересов между богатейшими уголками западного мира и бедными массами Глобального Юга. На первый взгляд, эта связь кажется странной, ведь у этих двух групп нет почти ничего общего, включая образование, происхождение и доходы. Но это был негласный союз, который ни одна из сторон не осознавала до конца, пока он не стал очевидным. Глобализация расширила возможности богатых в развитых странах благодаря изменениям во внутренней экономической структуре: снижению налогов, дерегулированию и приватизации, а также благодаря возможности переносить местное производство туда, где зарплата была намного ниже. Замена отечественной рабочей силы на дешевую иностранную сделала владельцев капитала и предпринимателей Глобального Севера намного богаче. Это также позволило рабочим Глобального Юга получить более высокооплачиваемую работу и избавиться от хронической неполной занятости.
В проигрыше оказались работники среднего звена, которых заменила гораздо более дешевая рабочая сила с Глобального Юга. Поэтому неудивительно, что Глобальный Север стал деиндустриализованным не только в результате автоматизации и повышения роли услуг в общем объеме национального производства, но и потому, что многие виды промышленной деятельности были перенесены туда, где их можно было устроить дешевле. Неудивительно, что Восточная Азия стала новой мастерской мира.
Эта специфическая коалиция интересов была упущена из виду в первоначальных представлениях о глобализации. На самом деле считалось, что глобализация будет вредна для больших трудовых масс Глобального Юга - их будут эксплуатировать еще больше, чем раньше. Возможно, многие люди ошиблись в этом, основываясь на событиях первой глобализации, которая действительно привела к деиндустриализации Индии и обнищанию населения Китая и Африки. В ту эпоху Китай оказался практически под властью иностранных купцов, а в Африке крестьяне потеряли контроль над землей, на которой трудились с незапамятных времен. Безземелье сделало их еще беднее. Таким образом, первая глобализация действительно имела крайне негативные последствия для большей части Глобального Юга.
Но этого не произошло во время второй глобализации, когда заработная плата и занятость значительной части населения Глобального Юга улучшились.
Конечно, верно и то, что продолжительность рабочего дня и условия труда на Глобальном Юге зачастую были очень тяжелыми и продолжали оставаться гораздо хуже, чем у работников Севера. Жалобы рабочих на график 996 (работа с 9:00 до 21:00, шесть дней в неделю) не являются исключительно китайскими - это факт жизни во многих развивающихся странах. Но эти плохие условия представляли собой улучшение по сравнению с тем, что было раньше.
Даже если современные критики «Глобализации II» ошибались в том, что она ухудшит экономическое положение широких масс населения Глобального Юга - вместо этого, как мы видели, она ударила по среднему классу Глобального Севера, - они были правы в том, кто больше всего выиграет от этих изменений: глобальные богачи.
Внутренний неолиберализм против международного неолиберализма
Говоря о неолиберализме, мы должны провести важное аналитическое различие между, с одной стороны, внутренней политикой неолиберализма и, с другой стороны, международной неолиберальной политикой.
Первый тип включает в себя обычный пакет мер по снижению налоговых ставок, дерегулированию, приватизации и общему свертыванию участия государства в экономике.
Второй тип состоит в снижении тарифов и количественных ограничений, а значит, в поощрении свободной торговли в целом, гибких обменных курсов и беспрепятственного оборота капитала, технологий, товаров и услуг. К труду всегда относились по-разному - то есть его перемещение никогда не было таким же свободным, как у капитала, хотя его глобальная мобильность была одним из стремлений неолиберализма.
Проигравшими во всем этом оказались работники среднего звена, которых заменила гораздо более дешевая рабочая сила с Глобального Юга.
Это аналитическое различие особенно важно для понимания Китая и для выяснения того, что будет дальше при второй администрации Трампа. Оно сразу же дает понять, что Китай не следовал заветам неолиберализма в своей внутренней политике, в то время как в международных экономических отношениях он в основном им следовал. Это отличает Китай от многих других развитых и развивающихся стран, которые достаточно серьезно относились как к внутренней, так и к международной составляющей глобализации.
С 1980-х годов Соединенные Штаты начали неолиберальный поворот, и он не ограничивался внутренней политикой; он включал в себя снижение тарифов, создание НАФТА и увеличение объема входящих и исходящих иностранных инвестиций. То же самое произошло и с Европейским союзом. Это также относится к России и бывшим коммунистическим странам.
Единственной крупной страной, которая осталась в стороне, был Китай. Только в нем государство сохранило важную роль, оставаясь доминирующим игроком в финансовом секторе и в ключевых отраслях, таких как металлургия, электроэнергетика, автомобилестроение и инфраструктура в целом. Что еще более важно, государство сохраняло силу в выработке политики и сохраняло то, что Владимир Ленин называл командными высотами в экономике. Китайскую политику, особенно при Си Цзиньпине, лучше всего понимать как нечто сродни ленинской новой экономической политике (НЭП). Согласно правилам этих режимов, государство позволяет капиталистическому сектору расширяться в менее важных отраслях. Но оно сохраняет контроль над наиболее важными частями экономики и принимает ключевые решения, связанные с технологическим развитием. Китайское государство принимает активное участие в разработке самых передовых технологий, включая «зеленые» технологии, электромобили, освоение космоса и, совсем недавно, искусственный интеллект и авионику.
Это участие варьируется от простого мотивирования в виде снижения налогов до более прямого давления, когда частным компаниям указывают, что делать, если они хотят оставаться в хороших отношениях с правительством. Наглядным примером разницы в силе государства и частного сектора стала ситуация, когда в 2020 году правительство отменило крупнейшее в истории IPO Ant Group, дочерней компании Alibaba Джека Ма, которое позволило бы ей выйти на рынок во многом нерегулируемой финтех-индустрии.
Поэтому, когда мы говорим об успехе глобализации в снижении уровня бедности и увеличении темпов роста во многих азиатских странах, особенно в Китае, следует твердо помнить о различии между внутренней и международной политикой. Можно утверждать, что успех Китая был достигнут именно благодаря его способности сочетать эти две составляющие таким уникальным образом, который позволил оставить власть правительства [над экономикой] в значительной степени нетронутой внутри страны и в то же время в полной мере использовать преимущества торговли, чтобы сыграть на ее сильных сторонах.
Возможно, эта стратегия хорошо работает и в других крупных странах, таких как Индия или Индонезия. Но она имеет очевидные ограничения в отношении малых стран, поскольку им не хватает эффекта масштаба и, что, возможно, еще важнее, они не обладают такой переговорной силой по отношению к иностранному капиталу, которая позволила Китаю воспользоваться существенным технологическим трансфером (переносом технологий) из более развитых стран.
Трамп как предвестник глобализации II
Международная волна глобализации, начавшаяся более тридцати лет назад, подходит к концу. Последние годы ознаменовались повышением тарифов со стороны США и Европейского союза; созданием торговых блоков; жесткими ограничениями на передачу технологий Китаю, России, Ирану и другим «недружественным» Западу странам; применением экономического принуждения, включая запрет на импорт и финансовые санкции; жесткими ограничениями на иммиграцию; и, наконец, промышленной политикой с подразумеваемым субсидированием отечественных производителей. Если такие отступления от ортодоксального неолиберального торгового режима будут сделаны ключевыми игроками - а именно, Соединенными Штатами и Европейским союзом, - транснациональные организации, такие как Международный валютный фонд и Всемирный банк, не смогут продолжать проповедовать остальному миру привычные установки Вашингтона. Таким образом, мы вступаем в новый мир торговой и внешнеэкономической политики, ориентированной на конкретные страны и регионы, отходя от универсализма и либерального «интернационализма» и переходя к неомеркантилизму.
Трамп подходит под эту модель почти идеально. Он любит меркантилизм и рассматривает внешнеэкономическую политику как инструмент для получения всевозможных уступок, иногда не имеющих ничего общего с экономикой, как, например, его угроза обложить Данию тарифами, если она откажется отдать Гренландию. Возможно, все это просто болтовня. Однако это свидетельствует о том, что Трамп считает, что экономические угрозы и принуждение должны использоваться в качестве политических инструментов. Такая политика приведет к дальнейшему разграничению глобального экономического пространства. Цель Вашингтона - замедлить подъем Китая и снизить способность китайского государства разрабатывать новые технологии, которые могут быть использованы не только в экономических, но и в военных целях.
Однако, с другой стороны, внутренняя часть стандартного неолиберального пакета при Трампе только усилится. Это уже видно по его надеждам на снижение подоходного налога, дерегулирование практически всего, разрешение на более активную эксплуатацию природных ресурсов и дальнейшую приватизацию государственных функций, по сути, удваивая политику неолиберализма. Таким образом, мы получим нечто противоречивое: усиление меркантилизма на международном уровне при усилении неолиберализма внутри страны - сочетание, прямо противоположное политике Китая.
Некоторые экономисты, ссылаясь на исторические примеры, считают, что меркантилистская политика обязательно должна сопровождаться политикой усиления государственного контроля и регулирования внутри страны. Но в случае с нынешней администрацией это, конечно, не так. Новая комбинация Трампа - контролируемая иммиграция в сочетании с крайним неолиберализмом внутри страны и меркантилизмом за рубежом.
Таким образом, мир вступает в новую эру, в которой некоторые богатые страны будут проводить необычную двуединую политику. Отказавшись от неолиберальной глобализации, они теперь будут еще более решительно продвигать проект внутреннего неолиберализма.