В конце прошлого месяца наследный принц Саудовской Аравии Мухаммед бен Салман дал 90-минутное интервью на государственном канале Rotana с ведущим Абдуллой аль-Мудайфером. Наследный принц подробно рассказал о своих достижениях на данный момент и о том, что еще предстоит сделать. Особенно впечатляющими были его заявления о повышении эффективности работы министерств и ведомств правительства Саудовской Аравии.

Ни один разумный человек не станет спорить с тем, что саудовскому государству необходимы радикальные административные реформы, чтобы оно могло эффективно проводить государственную политику. Принц Мухаммед также рассказал о религиозной политике в числе реформ, которые он планирует, подтвердив основную конституционную структуру королевства, основанную на Коране, сунне пророка Мухаммеда и Основном законе королевства.

Однако в ходе объяснения будущей религиозной политики страны наследный принц сказал две вещи, которые, вероятно, удивили саудовский религиозный истеблишмент.

Многие хотели бы видеть гораздо более полный отказ от тех доктрин, которые делают невозможным сосуществование с «Другими» – как мусульманскими другими, так и немусульманскими.

Во-первых, он сказал, что конституционная система Саудовской Аравии, хотя и связана сунной Пророка, признает конституционно обязательными только те тексты хадисов, которые считаются мутаватирскими. Хадис Пророка (Хадис (араб. الحديث‎) – предание о словах и действиях пророка Мухаммада, затрагивающее разнообразные религиозно-правовые стороны жизни мусульманской общины, – прим.) считается мутаватиром только в том случае, если он был передан таким большим количеством передающих его людей из поколения в поколение, что невозможно представить, что он мог быть сфабрикован. Другими словами, хадис должен быть передан в том же масштабе, что и Коран, передача которого, по общему мнению, удовлетворяет этому строгому требованию. В противном случае, в случае хадисов, которые не достигают такого уровня достоверности, правительство будет применять их только в той мере, в какой они соответствуют благосостоянию народа Саудовской Аравии.

Вторым заявлением, которое, несомненно, вызвало гнев религиозного истеблишмента, было отречение принца Мухаммеда от какой-либо лояльности ваххабизму. Не осуждая ваххабизм как таковой, наследный принц заявил, что наделение взглядов какого-либо конкретного человека особым статусом противоречит исламскому монотеизму, который не признает никаких посредников между людьми и Богом. Он зашел так далеко, что сказал, что если бы основатель ваххабизма был жив сегодня, он был бы первым, кто отверг бы идею о том, что его идеи должны приниматься безоговорочно.

Центральная роль намерения

Оба предложения – хотя они могут показаться довольно ограниченными с точки зрения человека, незнакомого с доктринами исламской юриспруденции и теологии, – потенциально являются весьма революционными. В то же время они могут не очень много значить.

Когда наследный принц говорит о том, что он связан только теми хадисами, передача которых была столь же широко распространена, как Коран, он, по сути, говорит о нулевом наборе: ни один отдельный хадис не был передан настолько широко, чтобы его можно было сравнить с Кораном. По этой причине юристы различают два вида текстов, передаваемых массово: один вид, формулировка которого (lafz) передавалась массово, и другой, значение которого (ma'na) передавалось широко.

Приведу простой пример: каждого мусульманина учат хадису «О поступках судят только по их намерениям». Это не массовый хадис с точки зрения формулировок. Он был передан только одним человеком, а затем только одним человеком следующего поколения. Он стал широко распространятся или стал известным только в третьем поколении и после него.

Но это относится только к его конкретной формулировке. Бесчисленные хадисы и стихи Корана подтверждают центральную роль намерения в мусульманской этике. Соответственно, юристы говорят, что этот конкретный хадис, в отношении его формулировки, является единственным хадисом, и поэтому ему может быть присвоено только вероятное приписывание Пророку, в то время как его значение – широко подтверждаемое десятками других текстов – несомненно.

Не уточняя, утверждает ли саудовское государство, что оно связано только текстами хадисов, формулировки которых, в отличие от смысла, передаются массово, слова наследного принца могут либо означать, что сунна фактически утратила какую-либо роль в саудовском конституционном порядке, либо что только те основополагающие принципы сунны, значения которых по существу неоспоримы, являются конституционно обязательными.

Проблема ваххабизма

Это приводит к следующей двусмысленности в его ответе на отношение саудовского государства к ваххабизму. Ваххабизм был, в первую очередь, не движением сторонников определенного права, а скорее теологическим движением, посвященным тому, что он понимал как чистый и бескомпромиссный монотеизм.

Одним из его наиболее разрушительных последствий стала тенденция превращать любое несогласие, каким бы незначительным оно ни казалось, в вопрос веры и неверия. Это происходит потому, что ваххабиты считали, что неспособность придать должный вес религиозным текстам – как они их понимали – равносильна отрицанию божественного суверенитета и равносильна неверию.

На этом основании ваххабиты предали анафеме подавляющее большинство мусульманского мира. Они также приняли строгую доктрину «лояльности и отречения» (аль-Валах валь-Барах), последователи которой не только обязаны проявлять презрение к неверующим (здесь это относится к большей части мусульманского мира), но и имеют такую же обязанность по отношению к мусульманам, которые не проявили достаточной нетерпимости к неверию.

Именно принципиальная и жесткая нетерпимость ваххабитского движения вызвала большой хаос в мусульманском мире. Если саудовское правительство действительно хочет перевернуть страницу ваххабизма, оно должно быть более откровенным в дистанцировании от доктрины, которая делает немыслимым даже внутримусульманский плюрализм, не говоря уже о межрелигиозном плюрализме.

Хотя заявление наследного принца об отказе от ваххабизма, если оно будет выполнено, несомненно, приветствуется, многие хотели бы видеть гораздо более полный отказ от тех доктрин, которые делают невозможным сосуществование с «Другими» – как мусульманскими, так и немусульманскими другими.

Современное видение

Наконец, есть немалая ирония в том, что наследный принц разрабатывает религиозную программу, которая направлена на ограничение догматической приверженности каждому пророческому сообщению в интересах общества и нацелена на поощрение пространства для личных прав и терпимости.

Мусульманские модернисты формулировали это видение более века, с фундаментальным отличием: рука об руку с призывом к сокращению того, что составляет «религию», они также призывали к более широкому участию общественности в управлении государством через демократию.

Деспотические арабские государства были готовы принять их религиозные аргументы, в то же время усердно отказываясь выполнять их призывы к демократизации. Действительно, многие ученые, наиболее заинтересованные в религиозных реформах, на которые ссылается наследный принц, либо находятся в тюрьме, либо обвиняются в поддержке терроризма именно потому, что они также настаивают на политической программе мусульманского модернизма.

Подход принца Мухаммеда к управлению ничем не отличается от подхода других современных арабских лидеров: он стремится к социальным реформам, не предоставляя общественности места в управлении государством.

Чего он, похоже, не понимает, так это того, что его мечта о современном, эффективном саудовском государстве, которое приведет свой народ к процветанию, может быть достигнута только при активном участии саудовских граждан. Несмотря на то, что он признает, что Видение 2030 года может быть успешным только в том случае, если граждане Саудовской Аравии примут этот план, он не признает решающую роль, которую демократические институты играют в формировании социального консенсуса, необходимого для реализации преобразующего видения.

Тот вид независимого мышления, к которому призывает наследный принц в вопросах религии и к которому первыми призвали мусульманские модернисты, такие как Рашид Рида, (они видели в королевстве место, где могло бы произойти такое обновление) – несовместим с деспотическим стилем правления наследного принца.

В конечном счете, мы сможем серьезно отнестись к этим призывам только тогда, когда принц Мухаммед признает право мусульман управлять собой политически.