Когда 200 европейских военных кораблей стояли на якоре в его водах, а 50 000 вражеских войск расположились лагерем на его берегах, Стамбул переживал то, чего он не видел со времен падения Византии: поражение.

Османская империя будет существовать еще четыре года, но ее гибель стала в том момент столь же очевидна для ее неграмотных масс, как и для ее удрученной элиты. Условия для революции вряд ли могли быть более идеальными, и в 1923 году она действительно произошла, когда генерал Мустафа Кемаль заменил монархическое прошлое республиканским будущим.

Турция Кемаля стала светской в своих законах, парламентской в политике, просвещенной в образовании, промышленно развитой в области экономике и европейской в дипломатии.

К моменту смерти Ататюрка в 1938 году Турция отделила религию от государства и превратила 90-процентно неграмотное население в полностью грамотную нацию.

Унижение, постигшее Ататюрка, не было военным поражением его страны. К тому времени, когда он стал преемником султанов, его военные победили Грецию, и оккупация Стамбула закончилась. Ататюрк испытывал унижение от того, что он считал отсталостью, религиозностью и роялистским окостенением своей страны - качества, которые обрекали османов на дипломатическую неполноценность и национальное поражение.

Именно поэтому Ататюрк открыл тысячи школ, сделал образование обязательным и уравнял женщин в правах. Его поворот на Запад был настолько радикальным, что он заставил Турцию отказаться от арабской письменности, которой она пользовалась веками, заменив ее латиницей, а также принял закон, обязывающий всех государственных служащих носить европейские шляпы вместо османских фесок.

Что касается ислама, Ататюрк был настолько враждебен к его центральной роли в управлении Османской империей, что изъял религию из школ, объявил вне закона религиозную деятельность в государственных учреждениях, закрыл суфийские организации по всей стране и превратил центры дервишей в музеи.

Вот так, вкратце, униженные турки начали революцию, которая продолжалась 80 лет, прежде чем ей было брошено новое унижение, которое породило новую революцию - контрреволюцию Эрдогана, которая длилась 20 лет и теперь начинает приближаться к своему концу.

Реджеп Тайип Эрдоган встал у руля Турции, движимый чувством унижения, не менее сильным, чем у Ататюрка. Однако в отличие от боли первого, которая была национальной, его боль была религиозной.

«Мечети - это наши казармы, - сказал он в 1997 году в своей речи на посту мэра Стамбула, - купола - это наши каски, минареты - штыки, а верующие - солдаты». Прочитав исламистское стихотворение он, фактически, вызвав кемалистов на дуэль.

Светский истеблишмент и не подозревал, что перед ним пророк и король политической реакции. Мэр-агитатор был должным образом судим, осужден и заключен в тюрьму за нарушение запрета на религиозное подстрекательство.

Но миллионы людей были взбудоражены. Речь Эрдогана вполне можно вспомнить как боевой клич контрреволюции.

Осужденному потребовалось шесть лет, чтобы прийти к власти, и еще несколько лет, чтобы его действия изменили страну. Однако, направление было определено рано, когда его «неоосманская» дипломатия перевела бинокль Анкары с Европы Кемаля на Ближний Восток османов. В то время все это казалось благотворным, все это было призвано стать частью усилий, сочетавшись современность и веру - этакий исламизм с человеческим лицом.

К тому же, на раннем этапе Эрдоган был экономически благоразумен, балансируя между промышленным ростом, бюджетной бережливостью и денежной дисциплиной, стабилизируя тем самым ранее подверженную инфляции валюту, настолько, что он перевыпустил лиру, сократив шесть нулей.

Именно на этом успокаивающем фоне Эрдоган приступил к выполнению своей настоящей программы - искоренению наследия кемализма, нацелившись в первую очередь на его самый важный компонент - армию. Генералы - по формуле Ататюрка - были хранителями светской конституции. Однако в глазах многих западных стран они компрометировали демократию.

Поэтому Эрдоган все чаще сталкивался с генералами, пока в 2010 году не арестовал 20 из них - провокация, которая заставила все высшее командование уйти в отставку, только для того, чтобы в срочном порядке заменить их верными Эрдогану людьми. То, что первоначально рассматривалось как безобидное неоосманское возрождение, теперь оказалось тем, чем оно было на самом деле: османской реакцией.

Эта реакция вскоре начнет войну против любого двигателя государственной власти, фактического или потенциального, реального или воображаемого. То, что началось с подчинения военных, затем распространилось на судебную систему: тысячи судей и прокуроров были уволены, а на их место пришли юридически неопытные люди.

Затем атака распространилась на средства массовой информации: десятки газет и каналов вещания были либо захвачены, либо закрыты; а также на академические круги: тысячи профессоров и ученых потеряли работу.

Новый султан оказался настолько одержим властью, что Эрдоган, поселившись во дворце стоимостью 1,2 миллиарда долларов, состоящем из более чем 1000 комнат, навязал себя даже Банку Турции, заставив его снизить процентные ставки и тем самым раздуть гиперинфляцию.

Результат этого османского абсолютизма был таким же, как и у его предыдущей версии: крах.

Процветали непотизм, кумовство и взяточничество; экономика рухнула - лира, которая стоила 0,75 доллара, когда Эрдоган вновь выпустил ее, сейчас стоит едва ли 5 центов - и миллионы людей знают лично кого-то, кто был несправедливо уволен или посажен в тюрьму.

Первоначальные претензии Эрдогана - распространять благочестие, воплощать мораль и вдохновлять равенство - давно умерли. Так же, как и клятва способствовать международной гармонии, которая уступила место вмешательству в конфликты от Ливии и Сирии до Йемена и Ирака, а также ссоре с многочисленными правительствами - от Каира, Стокгольма и Иерусалима до Ватикана и Берлина.

На прошлой неделе половина Турции заявила, что с нее хватит такой реакции. Да, другая половина вполне может отдать еще пять лет Эрдогану-человеку, но Эрдоган-проповедник сейчас находится там, где оккупация Стамбула оставила османскую идею: между народным гневом и мусорной корзиной истории.