В ноябре 2017 года наследный принц Саудовской Аравии Мохаммад бен Салман (МБС) предпринял импульсивную попытку изолировать шиитский Иран, заставив уйти в отставку премьер-министра Ливана Саада Харири во время визита последнего в Эр-Рияд (причиной стала недостаточно суровая, по мнению саудовцев, линия Харири в отношении Ирана). Наследный принц рассчитывал на поддержку своих суннитских союзников, но одна арабская страна воздержалась. Вместо того чтобы поддержать своего ключевого регионального благодетеля (саудовцы оказывают значительную финансовую помощь Египту), Египет присоединился к усилиям Франции по посредничеству в дипломатическом решении, приняв Харири в Каире и выступив за его возвращение в Ливан в качестве премьер-министра. Позиция Египта, сосредоточенная на «важности сохранения стабильности в Ливане», звучала диссонансом с попытками Саудовской Аравии перестроить Ближний Восток по манихейским принципам, разделив его между Эр-Риядом и Тегераном.

Харири был не единственным высокопоставленным гостем в Каире, который вызвал обеспокоенность среди давних покровителей Египта. Президент России Владимир Путин посетил страну, чтобы подчеркнуть углубление связей между Египтом и Россией, в том числе в вопросе потенциального соглашения, которое, как сообщается, позволит российским военным самолетам использовать египетские военные базы. И это несмотря на четырехлетнее оборонное партнерство Египта с Вашингтоном на сумму в 50 миллиардов долларов.

Такая независимость может расстроить иностранных благодетелей Каира, но это не должно стать сюрпризом. Готовность Египта идти своим путем стала постоянной чертой внешней политики страны, по крайней мере с июля 2013 года, когда в результате поддерживаемого народом военного переворота был свергнут президент Мохаммед Мурси из организации «Братьев-мусульман» (суннитская исламистская организация). 

Под председательством Абдель Фаттаха ас-Сиси Каир постепенно формулирует новую внешнеполитическую доктрину, основанную на идеологических обязательствах по отношению к антиисламизму, на уважении к традиционным и часто ретроградным представлениям о суверенитете существующих государств и о невмешательстве в их внутренние дела, а также на демонстративно националистическом подтверждении свободы маневра Египта в регионе. Вместе взятые, эти принципы уводят Египет от его традиционных союзников и ведут к более независимому и менее определенному будущему государства.

НОВОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ

Корни новой внешней политики Египта лежат в восстании 2011 года, которое привело к смещению президента Хосни Мубарака. 

Под руководством президента Гамаля Абдель Насера в середине XX века Египет был политическим и культурным лидером арабского мира и видной силой на мировой арене. Но за время своего почти 30-летнего пребывания у власти Мубарак превратил страну в надежного и в значительной степени предсказуемого американского клиента и близкого союзника для американских партнеров, таких как Саудовская Аравия, хотя ему и не хватало динамизма и регионального влияния. 

Уход Мубарака, однако, поставил эту позицию под сомнение. Хотя внешнеполитические проблемы были вторичны по отношению к внутренним, требования протестующих во время «арабской весны» включали в себя восстановление национального достоинства, которое распространялось на сферу внешней политики и сохранялось на протяжении всего бурного переходного периода Египта.

На протяжении раннего периода после Мубарака египетские элиты и представители общественности обсуждали, как восстановить независимость действий своей страны и диверсифицировать ее отношения за рубежом. Например, во время годичного президентства Мурси состоялись его визиты в Пекин и Москву. 

Внешнеполитическая ориентация после военного переворота, свергшего Мурси, была отчасти результатом неотложных экономических и политических потребностей, а также потребностей в области безопасности внутри страны и решения проблемы ее бюджетного дефицита. Но за последние несколько лет, когда экономическая и политическая жизнь Египта частично стабилизировалась при Сиси, эти изначально разрозненные тенденции стали все больше трансформироваться в целостное мировоззрение.

Первый и самый важный элемент этого мировоззрения –антиисламизм. Ревностная, жесткая оппозиция «Братьям-мусульманам» и их ответвлениям превратились в главный принцип режима Сиси и в настоящее время является доминирующей чертой египетской политической жизни. Хотя режим Сиси нацелен на подавление всех форм политического многообразия и инакомыслия, он особенно сосредоточен на Мусульманском братстве. В своих усилиях по искоренению этой организации правительство прибегло к широкомасштабным репрессиям, объявив Братство вне закона, заключив в тюрьму десятки тысяч его членов и сочувствующих и прибегнув к прямому насилию, чтобы свести на нет возможность будущей мобилизации «Братьев-мусульман» (БМ).

Египетская кампания по борьбе с «Братством» не останавливается на границах страны. Каир рассматривает группировку как транснациональную угрозу. Он стремится оказать давление и ослабить группы, которые воспринимает как филиалы БМ в Ливии и Секторе Газа. (Недавние шаги Египта по улучшению связей с ХАМАСом, палестинским ответвлением Братства, являются редким прагматическим исключением из его обычно неослабевающей враждебности к политическому исламу). Египет также был непреклонен в своем противостоянии использованию исламистских вооруженных прокси в качестве инструмента в любом из конфликтов в регионе. Египетский чиновник предупредил одного из авторов этой статьи об опасной «трясине», в которую такой подход, как использование исламистов для борьбы с режимом Асада, даст в Сирии. Этот антиисламизм заставил Египет присоединиться к правительству президента Башара аль-Асада и его российским сторонникам, которые разделяют мрачное представление Египта о суннитском исламизме и вере в стабильность через репрессии. Египет не поддержал прикладываемые Саудовской Аравией усилия по культивированию суннитских исламистских повстанческих сил для свержения режима Асада.

Второй важный принцип политики Египта – это приверженность стабильности, вытекающей из государственного суверенитета. Поскольку соседи Египта вмешиваются в региональную политику, чтобы переделать регион по сектантским или исламистским линиям, Египет в этом отношении стал, возможно, самым видным игроком, поддерживающим статус-кво на Ближнем Востоке. Первые проблески этого подхода можно было увидеть в отношениях Египта с Ираком во время подъема Исламского государства (организация запрещена в России. – Прим. ред.), когда Сиси публично поддержал шиитского премьер-министра Ирака Нури аль-Малики, боровшегося против ИГ. 

Позиция Египта выглядела еще более выпукло, учитывая поведение Саудовской Аравии, зарекомендовавшей себя в качестве непредсказуемой ревизионистской державы, как это видно по ее действиям в Ливане, Сирии и Йемене, где саудовцы поддерживали политические перемены. (Саудовцы скорее финансировали суннитские группы салафитского толка, противостоявшие другому направлению суннитского исламизма – «Братьям-мусульманам», которых поддерживает Катар. На Ближнем Востоке сложилось, таким образом, несколько центров суннитского исламизма, и у них разные спонсоры и союзники). Ревизионизм внешней политики саудовского королевства в основном служил его соперничеству с Ираном. Но Египет отказался следовать жесткой линии Саудовской Аравии, избегая чего-либо большего, чем формальное согласие с антииранскими настроениями. Он сопротивляется сектантской поляризации, которая дестабилизировала регион в последние годы. Египет не урегулировал свою давнюю напряженность с Ираном и не восстановил полноценные дипломатические отношения с ним –он просто отказался быть втянутым в региональный конфликт саудовцев и иранцев.

Однако в иерархии внешнеполитических интересов приверженность Египта государственному суверенитету остается второстепенной по отношению к его антиисламистской повестке. Когда эти принципы вступают в прямое противоречие, антиисламизм по-прежнему превосходит все остальные соображения. Это очевидно как в случае с продолжающимся кризисом вокруг Катара (чьи суверенные правители теперь сталкиваются с поддерживаемым Египтом и возглавляемым Саудовской Аравией эмбарго: во многом из-за поддержки Катаром «Братьев-мусульман»), так и в хаосе многостороннего конфликта в Ливии (где избранный партнер Египта по обеспечению безопасности пористого западного фланга страны, генерал Хафтар, ведет свою собственную войну против исламистов Триполи и однажды заявил, что «Ливия нуждается в Сиси»).

ЗАКОННАЯ РОЛЬ ЕГИПТА

Третий и последний принцип, стоящий за вновь обретенной уверенностью в себе и независимостью Египта, – это возрождающийся национализм, который стремится вернуть стране ее «законную роль в регионе», чего требуют египетская история и тщеславие. Хотя это время от времени перерастало в ура-патриотизм, как видно из антиамериканских теорий заговора и подозрительности к иностранцам, которые доминируют сегодня в египетской прессе, это стремление подчеркивало желание Египта сделать себя значимым для региональных политических процессов. Это также породило острое подозрение, подогреваемое некоторыми египетскими чиновниками, что внешние силы стремятся не просто повлиять на Египет, но и доминировать над ним или дестабилизировать его. Такое подозрение оскорбило всех самых щедрых благотворителей Египта, что привело к серьезной дипломатической напряженности не только с Соединенными Штатами, но и с Италией, Россией, Саудовской Аравией и Объединенными Арабскими Эмиратами.

После 2011 года египетские лидеры, включая Сиси, откровенно заговорили о необходимости сосредоточиться на решении внутренних проблем, но такие настроения часто вытеснялись устойчивым, раздутым чувством собственной роли Египта и егопорой ошибочным, но серьезным убеждением в том, что ни один крупный региональный конфликт в регионе не может быть решен без Каира. Это мнение, распространенное среди египетского народа и правящей элиты (хотя Сиси более реалистичен), является следствием его размеров, централизма и культурного преобладания в арабском мире. 

Однако эти настроения имеют лишь ограниченную связь с реальной властью и влиянием Египта. С момента расцвета страны полвека назад, когда она являлась бесспорным лидером арабского мира, сила и богатство Ближнего Востока переместились на восток к более динамичным экономикам, таким как Израиль, Турция, к нефтяным монархиям Персидского залива, особенно к Саудовской Аравии, а также к Ирану. Эти страны (хотя и в разной степени) способны использовать свое богатство, военную мощь и региональные прокси-сети для проецирования власти вовне, причем так, как Египет просто не в состоянии делать. География означает, что Египет продолжал играть важную роль в Ливии и Секторе Газа, но в других местах Каир стремился превратить свою относительную слабость в дипломатическую валюту, например, присоединившись к дипломатическим инициативам и стремясь занять позицию посредника между соперничающими региональными группировками, как это было во время ливанского кризиса. Итак, с момента расцвета Египта полвека назад власть и богатство Ближнего Востока переместились на восток и региональное значение страны уменьшилось.

Египет вряд ли станет четвертым крупным региональным блоком наряду с реваншистами во главе с Саудовской Аравией, иранскими гегемонистами и турецко-катарскими про-исламистами, но для него вполне могут существовать некоторые региональные возможности. Голос Египта в конфликтах на Ближнем Востоке до сих пор был приглушен, и страна стала скорее полем битвы за региональное превосходство, чем соперником других государств на международной арене. Тем не менее внутренняя политика Египта остается примером для некоторых государств, подобно тому как тогда, когда рост и падение влияния исламистов в самом Египтазадали тон для региона в целом (имеются в виду события Арабской весны, возвышение и падение в Египте «Братьев-мусульман»). И отказ Каира принять максималистскую линию Саудовской Аравии, направленную против Ирана и его союзников, принес пользу египтянам и указал путь к менее сектантской региональной политике.

В частности, Египет сегодня является примером ограничений, с которыми саудовский принц МБС может столкнуться, если, будучи выдающимся суннитским арабским лидером, он попытается диктовать другим государствам свой политический выбор. Эти ограничения были полностью продемонстрированы весной 2015 года, когда Египет отказался от неожиданного призыва МБС присоединиться к суннитской арабской военной коалиции для борьбы с проиранскими повстанцами-хуситами в Йемене. Как сказал один высокопоставленный египетский чиновник одному из авторов этой статьи: «Мы – Египет! Вы не можете звонить нам в три часа ночи и ожидать, что утром мы отправимся на войну».Египет запоздало внес ограниченный вклад в арабскую военную коалицию, воюющую в Йемене, но в целом избежал того, что оказалось катастрофической и дорогостоящей борьбой для остальных ее участников (имеются в виду проблемы антиповстанческой коалиции в Йемене, возглавляемой саудовскими и эмиратскими войсками, которая понесла тяжелые потери в борьбе с хуситами).

КУДА ИДЕТ КАИР 

Начиная с 2013 года дух одиночества Египта был смягчен его отчаянной потребностью в международной законности, помощи в области безопасности и прежде всего в десятках миллиардов долларов от богатых стран Персидского залива (у которых, согласно незабываемой фразе Сиси, «денег, как риса»). Тем не менее, хотя Египет рад обналичить иностранные чеки, он часто отклонял иностранные советы, будь то советы, исходящие из Вашингтона или Абу-Даби. Однако теперь складываются условия, которые могут дать руководителям страны уверенность в том, что они будут придерживаться еще более независимого подхода.

Во-первых, вместо того чтобы столкнуться с продолжающимся давлением со стороны США в отношении прав человека, Сиси получил некритическое одобрение и объятия Овального кабинета от президента США Дональда Трампа. Структурные реформы Египта, поддерживаемые МВФ, также принесли определенную экономическую стабильность, несмотря на инфляцию и безработицу. 

Возглавляемое Саудовской Аравией эмбарго против Катара и нестабильность, последовавшая в регионе за арабскими восстаниями, способствовали региональному упадку исламистских группировок. Это создало почву для восстановления ранее напряженных египетско-саудовских связей.

Возможно, главное состоит в том, что Египет предположил, что он просто слишком велик, чтобы потерпеть неудачу, и до сих пор его союзники действовали соответственно. 

Возможно, из-за того, что многие из его соседей страдают от нестабильности и воинственности, неортодоксальные шаги Каира не привели к каким-либо дипломатическим разрывам. Вместо этого партнеры Египта приспособились и по-прежнему не хотят бросать вызов Каиру на этом деликатном этапе своей истории.

В конечном счете попытка Египта вернуть себе региональную мощь будет зависеть от способности Сиси укрепить власть у себя дома. Чтобы оказывать влияние за пределами своих границ, Египту необходимо будет создать более стабильную и безопасную экономическую, политическую и силовую базу внутри страны, провести значительные реформы, чтобы открыть внутреннее пространство для частного сектора, а не возлагать бремя национального обновления Египта только на его правительство.

Однако чем дальше Египет будет идти своим путем, тем труднее будет примирить противоречие, лежащее в основе современной египетской внешней политики: с одной стороны, Египет стремится сохранить свою традиционную ориентацию на Эр-Рияд и Вашингтон, получая от первых деньги, а от вторых оружие. С другой стороны, Каир все чаще отказывается следовать региональной линии Саудовской Аравии и сближается с Россией, потенциально открывая свои базы для главного геостратегического конкурента США в регионе. Если Египет продолжит проводить эту двухвекторную политику, Эр-Рияд или Вашингтон могут в какой-то момент поставить Египет перед более острым выбором. Пока они этого не сделают, Египет наверняка будет тестировать пределы их терпения.