Год рождения – 1987. Город Кешан / Тракия

Прикасаясь к солнцу  

Хамо. Друг моего детства. Мы были ровесниками. Всякий раз, вспоминая родную деревню вблизи города Мардин, думаю о нём. Теперь мы взрослые. Много времени прошло с тех пор. Несколько лет назад пыталась узнать, как сложилась его жизнь, где он сейчас... Эпизоды из моих воспоминаний стоят перед глазами. Рассматриваю фотографии родных мест и понимаю, что очень хочу вернуться. Они снятся мне порой. Даже не хватает слов, чтобы описать, насколько сильно я любила деревню... и до сих пор люблю всем своим существом, всем сердцем.

Наши сёла располагались среди зелёных холмов, поросших деревьями. Мы с Хамо любили подниматься на возвышенность и до самого заката наблюдать за повседневной̆ жизнью деревни. Вот кто-то дрова везёт, кто-то в поле работает... Мы садились или на камни, или прямо на землю, а под ногами раскидывалась долина с её сельской неспешностью быта, цветами на лугах, травами, домиками. Внизу проходили люди. Они казались такими маленькими. А когда кто-то из них махал нам рукой, мы с гордостью и удовольствием отвечали им. С нами здоровались, как со взрослыми, и от этого мы с Хамо становились по-детски счастливы.

Лёгкие цветные шаровары, красные туфли, зелень листвы, улыбка друга, солнечные лучи, мягкий свет на закате – он совсем не мешает смотреть в небо и мечтать. Можем ли мы летать? А если высоко-высоко подпрыгнуть, вдруг прикоснёмся к солнцу!

Чувствуешь мир и покой. Это были самые неповторимые ощущения, которые даже в эту минуту наполняют моё сердце теплотой.

Переезд

Моё детство проходило в разных городах и провинциях Турции: Мардин, Тракия, Стамбул... После того как нашу деревню сожгли, нас переселили. Переезд из Мардина в Тракию стал вынужденным. Мне было шесть-семь лет. Никогда ещё не доводилось ощущать себя настолько оторванной от родного дома, чужой, потерянной. Никогда ещё не доводилось в полной мере ощутить свою принадлежность к той земле, которую мы оставили.

Жизнь в деревне не изолирует детей от происходящих событий. Нет высокой стены, скрывающей правду. Нам не нужно было что- то объяснять, мы всё видели своими глазами.

Солдаты врывались в наши дома, когда мы ещё спали в своих постелях, забирали взрослых на допросы, избивали. Обыски. Аресты. Они крушили всё, что попадалось им на глаза. Ломали, сносили. В деревнях почти статистикой стали нераскрытые убийства. Людей находили мёртвыми, а следствие по делу не велось. Солдаты искали товарищей и тех, кто мог быть причастен к движению. Когда «ученики» (так жители деревни называли активистов, потому что многие из них были студентами университетов) приходили в деревню, нас это ещё больше сплачивало. Хоть и не могли понять всего на обсуждениях, но одно знали точно — они свои, они хорошие...

Похороны помню... Их очень много было. Когда хоронили то- варищей, их друг взял в руку землю и поклялся на могиле: «Вот от этой земли мы пойдём в защиту Курдистана!»

Военные принуждали сельчан вооружаться и бороться против освободительного движения. Дома тех, кто отказывался становиться сельскими сторожами, сжигались. Когда большая часть деревни была уничтожена, нас начали переселять.

В день отъезда мы собирали вещи в зале нашего дома. Мама, папа и нас четверо детей. Родители молча сидели и окидывали взглядом опустевшую комнату. Мы не задавали вопросы. Просто наблюдали за ними. В их глазах стояла печаль... И каждый из нас думал: «Что теперь будет? Чего ожидать?»

Это чувство навсегда во мне поселилось — хочу вернуться. Даже просьба к товарищам, как завещание, когда умру, чтобы похоронили в моей родной деревне.

Мама

Мама не боялась солдат. Она всегда была бесстрашной. Чёрные глаза. Чёрные брови. Простая одежда, какую носили женщины в деревнях... И гордая осанка! Мама никогда не давала себя в обиду и не молчала, если видела несправедливость. В деревнях Мардина женщины зачастую оказывались впереди мужчин, как решающая сила. Принимали непосредственное участие во всём и не были безвольными, угнетёнными. Но даже среди всех женщин мама выделялась своим сильным волевым характером. Она стала для меня примером. Я гордилась ею.

Однажды военные вошли в наш дом. Стали требовать, чтобы мама рассказала, где находятся товарищи и как их найти. Папы не было с нами. Мы одни. Мама не знала турецкого, возможно, пару слов, и заговорила на курдском. Солдаты стали кричать на неё: «Не смей так говорить с нами!» Они пришли в такую ярость, что схватили маму и начали толкать её. Моя сестра подбежала и втиснулась между ними, закрывая маму руками. Мама не испугалась их. Прижала сестру к себе и смотрела им в глаза. Солдаты ушли.

Откуда у простой женщины было столько отваги? Всегда решительная, уверенная, стойкая. Даже в своём первом столкновении я думала о маме. Как ей удавалось преодолевать страх и оставаться сильной?

Свободная повестка дня

По вечерам папа часто собирал нас в комнате и рассказывал о том, каким должен быть человек и насколько важно умение находить в себе силы для противостояния несправедливости, насилию, безнравственности. Отец был мудрым человеком и понимал, что сохранить свою личность в типичном турецком городе почти невозможно. Изо дня в день ощущая гнетущую атмосферу чужого и враждебного края, мы осознавали безграничную пропасть между прошлым и настоящим. Утро школьных будней начиналось со слов присяги: «Я турок. Я честный и трудолюбивый. Мои принципы: защищать младших, уважать старших, любить свою Родину и нацию больше самого себя. О великий Ататюрк! Даю клятву, я пойду по тому пути и к той цели, что были указаны тобой. Пусть мое существование будет подарком для турецкой нации, счастлив тот, кто говорит — я турок...» Детям из курдских семей трудно понять, почему они должны называть себя турками и почему нельзя быть курдом.

Я родилась и росла в другой среде, где почитали родную культуру и гордились ею, сохраняли наши ценности и не отвергали их, с уважением относились к герилла. С детства в моём сердце жила любовь к ним. После переезда папа продолжал следить за событиями в Курдистане и в стране в целом, но его зрение становилось хуже, всё чаще он просил нас читать ему газеты вслух.

Однажды среди статей в газете «Ozgur Gundem» («Свободная повестка дня») я увидела опубликованное интервью турецкого солдата... Страшно. Не совсем подходящее слово... но это — страшно. Угрызения совести привели его к тяжёлой форме депрессии.

Человек был не в силах скрывать то, что совершал своими руками, и всё, чему лично стал свидетелем. На протяжении многих лет он участвовал в пытках пленных товарищей. Откровенные признания дознавателя легли в основу интервью, которое навсегда запечатлела моя память. Женщин-партизан солдаты насиловали дулом автомата, после чего стреляли внутрь.

Я до сих пор не могу принять и осознать прочитанные слова. Они вырисовывают живые картины происходящих в тюрьмах пыток. Отец так и не узнал о том, что мы видели этот материал в газете. «Что там написано?» — спросил папа, когда в очередной раз семья собралась за чтением. В ответ мы промолчали и перелистнули страницу. Днём и ночью мысли возвращали меня к интервью. Даже находясь среди друзей, в разгар весёлой игры вдруг вспоминались признания того солдата, и душу моментально наполняла пустота. Прошло много лет, но и сейчас я не хочу говорить об этом... не могу...

Рисуя Курдистан свободным

Моя детская заветная мечта – больше всего на свете я хотела научиться рисовать. Изучать различные техники, совершенствовать мастерство рисунка, работать над собой. Помню, как дети и взрослые просили меня изобразить что-нибудь и, затаив дыхание, с нетерпением ждали, как на листе бумаги линии обретут форму и оживут образы из нашего воображения. Простым чёрным карандашом на белом фоне я вырисовывала дорогие сердцу миниатюрки. Вот моя деревня, вот наш дом, тропа среди холмов, тени гор... Рисунком можно было передать всё, что переполняло изнутри. Дети склонялись надо мной и пытались угадать, во что превратится пучок линий. Станет пастухом, уходящим вдаль за стадом овец, или ветвями дерева, а может быть, это девушка с длинными волосами... На тех листах я рисовала Курдистан, каким помнила и каким представляла его.

Когда моя семья переехала в Стамбул, мне исполнилось двенадцать. Тогда впервые познакомилась с культурной деятельностью в среде патриотов, организованной для молодёжи активистами движений. В центре народного творчества мы изучали говэнд, музыку. Наши ансамбли принимали участие во множестве фестивалей и концертов. Помню, как долго находилась под впечатлением от выступления группы «Кома Агире Жиян». Захватывающая, волнующая атмосфера ни одного зрителя не оставила равнодушным. Я поняла, что хочу заниматься культурой, искать свой путь в творчестве, искать себя.

Ещё мы увидели впервые, как создаётся театр. Театр. Я люблю его всем сердцем и верю, что он способен донести до зрителя то, чего не передать словами. Педагоги занимались с нами серьёзно и требовали отдачи, как от взрослых актёров. Два часа в день мы отводили для упражнений по сценической речи, учились правильно дышать диафрагмой, точно посылать звук в диалогах с партнёрами по этюдам, работали над чистотой произношения. Через какое-то время меня включили в постановки. Спектакли ставились разные, и в процессе работы над ролью во мне всё с большей силой разгоралось желание учиться и охватывать новое. Посредством искусства наши мысли материализуются, приобретая художественную форму. Если хотим быть услышанными, достучаться до сердец, обратить внимание зрителя на те или иные проблемы, то творчество – лучший помощник.

Но работа в сфере искусства имеет свои подводные камни. Тогда в силу возраста мне было трудно сформулировать свои мысли и понять противоречия, возникающие в сознании. Дело в том, что на пути к реализации собственных желаний можно не заметить того, как станешь частью синтетического безликого общества, потеряешь себя... Живопись, к примеру. Ты можешь стать художником и построить жизнь вокруг творчества. Но в тех условиях, которые созданы системой, придётся отказаться от личности, заменяя «себя» выполнением правил игры и приказов. В конечном итоге система поглотит и растворит тебя.

До вступления в ряды РПК я обдумывала своё желание год. Смотрела телепередачи о герилла, которые казались мне почти мистическими. Восхищалась их отвагой и преданностью. Люди стали примером борьбы личности против целой системы, и это не могло не вызывать чувство гордости за свой народ. Можно и так сказать, я тоже решила пожертвовать мечтой развивать свои творческие данные ради самого важного. И всё, что окружало меня тогда – проявления системы и обезличенное общество, – лишь подтверждало мысль. Если стану герилла — то это будет самый верный путь борьбы.

 

Я там, где должна быть

После трёх месяцев обучения настал день, когда новички перестают быть новичками и становятся на новую тропу в своей жизни. Стол, устланный флагом. Реющие над головами товарищей знамёна. Портрет Оджалана. Книга лидера. Автомат Калашникова. Сегодня мы дадим обещание, важнейшее из всех, когда-либо данных. Для герилла присяга – не просто слова.

Мне трудно было уходить от своей семьи. В ожидании заветных минут перед тем, как нас позовут, думала о маме, об отце... Вспомнилось, как дней двадцать на лошадях, через сугробы, в разгар зимы мы втроём с такими же желающими вступить в ряды пробирались к назначенному месту встречи с товарищами. Как впервые оказавшись среди герилла, вдруг поняла – я нашла то, что искала. Мы не солдаты на службе. Мы – защитники свободы и нравственных ценностей своего народа.

Шагнув вперёд, в ту самую секунду ощутила необыкновенную уверенность. Ни капли страха. Ни капли сомнения. Я там, где должна быть.

Товарищ Жиян

Энергия матери – наверное, так можно охарактеризовать то, что исходило от этого человека. Чуткая, внимательная, всегда поддерживала товарищей, находила нужные слова, проникающие прямо в сердце. Хорошо чувствовала собеседника и была искренней во всём. Красивая грамотная речь. Высокий, тихий и в то же время уверенный голос. Товарищ Жиян очень много читала. Любила литературу, и сама писала. События сменяют друг друга, многое позади, многое – ещё только впереди, но я помню её. Иногда в тяжёлых снах после ранений и операций она приходит ко мне, и мы разговариваем, шутим, смеёмся, делимся сокровенным...

Помню наше с ней знакомство. Когда мы проходили пэруэрдэ, нас ставили на ночные дежурства. Так мы и познакомились лично. Едва ли не с первых дней я сразу приметила эту самоотверженную, трудолюбивую девушку. В любом деле всю себя отдавала. Очень многие черты её характера были для меня примером. Мы работали в комитете по делам молодёжи около четырёх лет, и за это время товарищ Жиян стала образцом истинной дружбы. Каждый день я училась у неё, перенимала навыки, полезные в деятельности, и не переставала удивляться, насколько тонкая и добрая душа её. Когда она заботилась о тех, кто болен, мы все ощущали себя детьми. Ночи напролёт стояла над нами, до самого утра глаз не смыкая.

Товарищ Жиян подарила мне настоящую дружбу. Это чувство невозможно без веры в человека, без абсолютного и непоколебимого доверия друг другу. Если веришь другу, не усомнишься, что он жизнь готов за тебя отдать, то и сам без тени недоверия вверишь свою жизнь ему, сам готов будешь умереть за друга в любую секунду.

Каждый день, проведённый рядом с товарищем Жиян, – яркое воспоминание. Она беззаветно верила в товарищеский дух, взаимопонимание, искренность. Бывали разногласия среди людей, но она прилагала все усилия, чтобы недопонимания исчезли, чтобы ни у кого в душе не было неприятного осадка.

Вера в человека и искренность – только так рождается дружба. Для герилла она означает многое. Это то, что даёт жизнь каждому из нас.

Что смерть для меня? Что смерть для врага?

Я не жалела врагов, никогда. Война с ИГИЛ страшнее любой другой войны. И страшнее смерти. В мире не найдётся слов, подходящих для описания жестокости, в которую были погружены люди на захваченных ими землях.

Что мы испытывали, когда видели одетых в форму боевиков подростков? Игиловцы обучали, вооружали и отправляли на задания детей, те принимали смерть, покорно повинуясь старшим. Подрывали собой объекты, выбегали под пули. Вряд ли они вообще понимали, что война – не игра и тут умирают по-настоящему.

Среди разбросанных по кварталу трупов боевиков – тело мальчика лет четырнадцати. Красивый ребёнок... Кудрявые чёрные волосы, смуглая кожа – африканец. Распахнутый взгляд удивлённо застыл навсегда. Распростёртые в крови руки. На нём форма ИГИЛ.

Мы хоронили тела врагов. Не могли допустить, чтобы собаки растаскивали останки по улицам. Это человеческие принципы, это внутри, так правильно. Ужас войны и ненависть к врагу не должны побеждать «человеческое».

Я боялась попасть в плен живой. Чувство сильнее страха боли и неизвестности. Получила ранение и готовилась к самоподрыву. Думала, не успеют товарищи меня подобрать. Ни один боец, находясь в сознании, не позволит себя в плен взять. Мы знаем, что ждёт тогда. Враг отрезает голову, насилует, продаёт в рабство, сжигает живьём, и для него торжество крови станет победой. А мы ему победить не дадим.

Предчувствие

Предчувствие, интуиция, опыт – как угодно назвать можно, но почти каждый чувствует свою смерть. Внутри появляется уверенность – погибнешь или нет. Иной раз врач говорит: «Он умирает. Его не спасти», а боец решает выжить и выживает.

Получив своё первое ранение, не думала о смерти. Пули пробили мои кости, нога сломалась. Оставалось только лежать в собственной крови и ждать подмоги. Холодно, зыбко. Руки неметь начали. А я всё равно не боялась. Даже мысли не промелькнуло такой. Знала, что выживу. И дух боевой не потеряла. Продолжала командовать, направлять. Когда в глазах темнело, то откидывалась на спину и смотрела в небо – в звёздное, синее небо, тихое такое, спокойное...

Свобода есть смысл всего

Свобода – осознание себя, жизни... Это и есть смысл всего.

У женщины должны быть права на голос, мнение, мировоззрение. Угнетённое, подавленное состояние личности особенно ощущается в сельской местности. Кроме рождения детей и домашних хлопот женщины не знают ничего. Нет воли – нет будущего. От рождения и до смерти мужчины решают их судьбы. Мы не осуждаем тех, кто молчит и покоряется. Их матери, сёстры, бабушки из поколения в поколение жили без осознания себя. Общество поглощало и поглощает их. Помню, как в детстве мама звала меня домой по хозяйству помочь. Увлечённые игрой мальчишки даже не замечали, что ухожу, а так хотелось остаться и веселиться вместе с остальной детворой. «Мама, почему я? Почему всегда только меня зовёшь? Ведь они тоже могут выполнять эту работу!» – досадное чувство застревало комком в горле. «Потому что ты – девочка, а они будущие мужчины. Пусть играют! Понимаешь, неприлично среди мальчиков играть», – мама любила меня, но навязанный образ мысли диктовал ей свои порядки.

С освободительным движением мы преодолели многое. Но сломать систему трудно. У неё глубокие корни, и в целом, вопрос сложный.

Религия. Религия – мужская идеология. Женщина представляет Бога как мужчину, обращается к нему как к мужчине... Веками женщину принуждали покаяться без вины, раскаяться в несовершённых грехах.

На протяжении всей истории человек искал символ веры. Взывал к некой силе, просил её о помощи. Камни, вода, ветер – сама природа была для него Богом. Тогда не было низвергнутой и подчинённой женщины. Ей не нужно было склонять голову, устыдившись своего рождения. Оказавшись в руках мужчин и искажаемые желанием править, религии поработили женщину. Потребность человеческой души верить в Бога использовалась политикой, примитивными инстинктами бороться за доминирование. Историческая привычка, система управления массами – вот что сейчас представляет собой современная религия. Слова и жесты – не то же самое, что вера. С появлением сект женщина подверглась уничтожению вовсе. Кто она? Достойна ли разделять жизнь с мужчиной на равных условиях? Результат деятельности сект мы видим воочию, террористические группировки...

Извращённая исламская система устремляет людей совершать добро только ради того, чтобы попасть в рай. Тем временем «миссия добра» может иметь кардинальные различия с общепринятыми понятиями. В основе заложена корысть. А как поступишь, если рая нет? Или нет ада. Можно не бояться вечных мук. Что дальше? Укротили и приучили души людей к системе: делай добро, если хочешь рай; не делай зла, если боишься ада; бойся ада – твори добро... Механически, технично и отлаженно.

В моей семье все были мусульманами. Кроме бабушки. Бабушка – армянка по происхождению, она не отказалась от своей религии. Никто этого и не требовал, и не ждал. Её все очень любили. Не за вероисповедание, не за национальную принадлежность – за человеческие качества и моральные принципы.

Я не отрицаю энергию свыше. Но Бога на небе, как прежде, для меня нет. Когда будет Курдистан, не остановлю свою борьбу. Существует много заблуждений в обществе, причиняющих боль людям. Мне нужно защитить женщин и их свободу. Моя свобода невозможна без свободы человека. А основы этой свободы – совесть и нравственность.

 Вера у каждого своя

Не могу сказать, что ИГИЛ – трусы. Храбры. Воюют с верой. Они искренне верят в своё предназначение. «Солдаты Бога...» Если турецкая армия ведёт бой посредством техники, то боевики группировок сильны в своих убеждениях. Фанатизм и преданность учениям делают их особым противником. И война не та, какой была в представлениях людей до «них».

Перед боем «они» часто принимали наркотики или допинг. Это превращало их в нечеловеческие существа. Меня не покидала мысль, что станет с местными жителями, если звери прорвутся и начнут править на захваченных землях. Их командиры – духовные лидеры бросали отряды на деревни и города, уничтожая мирное население, обрекая абсолютно всех на рабство.

В начале войны некоторые по заблуждению приняли участие, но почти сразу осознали действительность. Иногда их солдаты убегали из своих лагерей, переходили на сторону противника, так сказать, сдавались, рассказывали свои истории, просились воевать против ИГИЛ в составе наших отрядов. Среди них встречались и те, кто увидел всю суть войны, лишь вступив в ряды боевиков. Ложь всегда почувствуешь... Но иной раз в глазах можно было прочитать раскаяние. Подавляющее большинство разделяли убеждения главарей и сражались искренне.

Зло внутри них не остановится ни перед чем.

Бывало, пленные боевики умоляли убить их в назначенное время. Сидя под арестом, убеждали товарищей, насколько важно умереть именно сейчас: «Мне нужно умереть! Убейте! Я должен успеть на ужин с пророком!» Конечно же, никто не слушал эти мольбы. Могли пошутить в ответ: «Не спеши. Если ты чуть позже умрёшь, то больше пользы будет – посуду помоешь!»

Мы не пытали, не казнили. Передавали пленных специальным органам и шли в бой. Наша задача в другом – избавить население от этой чумы. Странное чувство – смотреть в лица сбежавших. Не так давно готов был воевать в рядах ИГИЛ, а сейчас стыдится себя, глаза закрывает. Что это? Раскаяние? Или страх?

 У нас одна цель, одна вера – нужно спасти мирное население от джихадистов. Промедление станет роковой ошибкой. Даже небольшое количество боевиков способно на непоправимые разрушения. После освобождения от ИГИЛ поселения Шамери люди встречали нас с громкими возгласами, со слезами и улыбками, через толпу проносились «тилили». Шли по улице и не в силах были сдерживать свои эмоции. Многие начинали рассказывать о зверствах боевиков, едва завидя нас. Выбегали из домов и плакали от горя. Жизнь каждого человека в округе разделилась пополам — «до» и «после»...

В Сарекание старик-бедуин призвал всю свою семью помогать нам. Носили чай, боеприпасы. Им самим было важно принять участие в борьбе. Война искалечила их судьбы, и сдаваться они не собирались. Дедушка обращался к товарищам: «Возьмите меня, прошу! Я стрелять умею. Я хочу защитить людей».

Мы свободны в бою

Первое время с новобранцами может оказаться непростым периодом. Часами сидишь рядом с человеком и пытаешься понять его. Слушаешь, говоришь, затем снова слушаешь. Им трудно, тебе тоже нелегко. Но ты знаешь о них самое главное – они пришли изменить жизнь. Новички не должны бояться борьбы, новых возможностей, поисков себя. Единственное, что действительно вселяет страх – остаться в прошлом, стоять на месте, не развиваясь. Как курд, который когда-то остался без своей земли и стал рабом. Нужно бояться рабства!

Человек имеет право исправить ошибку. Нельзя молчать, нельзя умереть и раствориться. Если каждый очистит свой двор, то и общая улица станет чистой. Моё имя не то, что прежде. Моё имя – борец.

Мы не солдаты на службе у государства – отслужил положенный срок и возвращайся домой. Наш путь иной. Защитить свой народ – это то, ради чего мы вступаем на новую тропу жизни. Такова судьба: герилла через войну идут к своей свободе. Свобода и есть потребность души. Мы свободны в бою.

Когда я впервые услышала об ИГИЛ, не могла в полной мере представить масштаб их жестокости! Головорезы, сеющие вокруг себя хаос и насилие. Для них нет ограничений. Только жажда пролить кровь. Нет в них ничего человеческого! Они не ощущают боль, которую причиняют. Им безразлична чужая жизнь и чужая смерть. Нет души... Кто они для нас? Существа, подлежащие уничтожению. В освобождённых нами районах мы видели «гнёзда», свитые сектами убийц. Грязь, объедки, засаленные прогнившие тряпки и потоки крови. Местные жители, кому удалось уцелеть, с особой теплотой относились к нам. Помню, как арабы встречали нас, подбрасывая в воздух рис и сахар. Армяне, ассирийцы – люди выбегали нам навстречу и плакали, им не верилось, что страшное позади...

Товарищи – то общество, в котором я хотела бы жить. Общество, о котором мечтала. Ряды – не фрагмент моей жизни и даже не моя жизнь. Это исполненная мечта.

Нравственность, совесть, честь – этому учит РПК.

Me gelek êş di teşîya dile xwe da rêstin
Tenê ji bo rojekê jidil bikenin,
Ger agirê di dilê me da kariba me bişewitîne Niha em zûda xwelî bûn

Jêgirtinek ji helbesta Dîrok Dîyar

Мы заплетали много боли теши своей души,                                                                                             Лишь чтобы день один улыбаться от души.

Если б огонь внутри смог сжечь нас,
Давно мы б стали пеплом.

Перевод отрывка из стихотворения Дирок Дияр

Теши (курд. Teşî) — Веретено
Говэнд (курд. Govend) — курдский народный танец

Отрывок из книги «Ez heval im — Имя моё Курдистан»