Иракский национализм вернулся
По мере роста протестов в Ираке в США развивается повествование о «хороших новостях» из этой страны. Но так ли это?
По мере роста протестов в Ираке в США развивается повествование о «хороших новостях» из этой страны. Но так ли это?
Протесты, как гласит это повествование, являются значительным ударом по иранскому влиянию, демонстрируя, что иракская общественность устала от вмешательства Тегерана в дела своей страны. Об этом заявил госсекретарь США Майк Помпео в своем недавнем твитте.
В доказательство приводится тот факт, что поддерживаемые Ираном шиитские ополченцы были вовлечены в насилие против протестующих и что среди лозунгов демонстрантов есть и такой: «Иран, вон из страны!». Другими словами, Иран может почувствовать некоторый откат, когда демонстрации завершатся расплатой.
Хотя это повествование и привлекательно для американцев, чья кровь и деньги привели лишь к усилению иранского влияния в Ираке после полутора десятилетий войны, оно ошибочно. Это результат видения событий через линзу под названием «американо-иранская конкуренция на Ближнем Востоке». Безусловно, после молчаливого сотрудничества в борьбе с Исламским государством (организация запрещена в России) в течение последних пяти лет, Соединенные Штаты и Иран вновь вступили в эпоху конкуренции в Ираке. Но главная проблема не в том, кто наверху, а кто внизу – Вашингтон или Тегеран. Дело в том, что еще одно арабское общество вышло на улицы с требованием перемен.
Массовые протесты постоянно сотрясают Ближний Восток и Северную Африку с конца 2010 года: в Тунисе, Ливии, Бахрейне, Сирии, Йемене, Алжире, Судане, дважды в Египте и все это одновременно с иракскими демонстрациями протеста и выступлениями в Ливане. Незадолго до этой волны восстаний волна митингов обрушилась на сам Иран, во время зеленого движения (2009-2010 годов), на котором Тегеран отработал и испытал многие из тактик, которые он с тех пор использовал (или научил им своих суррогатов в остальной части региона), чтобы сокрушить оппозицию.
За исключением Туниса, во всех остальных случаях результаты восстаний являются категорически отрицательными. Сегодня в этот котел падает Ирак, но что там появится в результате протестов – вопрос открытый.
Когда американцы наблюдают за событиями, разворачивающимися в Ираке, возникает соблазн сосредоточиться на том, что кажется им хорошими новостями, исходящими из страны, часто связанной у жителей США с плохими воспоминаниями. И с точки зрения администрации Трампа, которая разработала большую часть своей региональной политики вокруг цели противодействия Ирану, протесты в Ираке, похоже, дополняют ее собственную кампанию максимального давления, направленную на то, чтобы уменьшить иранское влияние на Ближнем Востоке. Но Вашингтону следовало бы меньше сосредотачиваться на Иране и больше на его собственной уязвимости. Когда видный шиитский священнослужитель аятолла Али аль-Систани разъяснил свою позицию по поводу беспорядков, он предостерег иракцев от того, чтобы протесты «становились ареной для сведения счетов между некоторыми международными и региональными государствами» (читайте: между Ираном и США).
Репортажи из Ирака быстро продемонстрировали тот факт, что протесты носят антисектантский характер. Протестующие движимы иракским национализмом. И одним из наиболее важных игроков, пытающихся использовать такие настроения, является иракский националист Муктада ас-Садр.
Иракский национализм обычно не ассоциируется с хорошими новостями на Ближнем Востоке. На самом деле он был ключевой движущей силой иракского решения вторгнуться в соседний Иран в 1980 году и репрессировать иракских курдов на протяжении всего этого десятилетия (в том числе с использованием химического оружия). Смягчение гнусных последствий иракского национализма стало главной заботой Соединенных Штатов в 1990-х гг. Иракский национализм предоставляет Соединенным Штатам не больше возможностей действовать в этой стране, чем Ирану сохранять в ней своей присутствие.
Премьер-министр Ирака Адиль Абдул-Махди отстранен от должности, как того требовали те, кто находится на улицах, есть несколько базовых сценариев того, что последует за этим.
И первый из них – это тупик, поскольку два крупнейших парламентских блока – Сайрун и ФАТХ – расходятся во мнениях о судьбе премьер-министра и по многим другим вопросам. Это сделает создание нового правительства чрезвычайно трудной задачей.
Ничто не указывает на то, что следующее правительство будет ближе к Соединенным Штатам, чем к Ирану.
Например, наиболее естественным преемником Абдул-Махди может быть Садр, который занял ведущие позиции на выборах 2018 года. Садр уже давно настаивает на выводе американских войск из Ирака. Вторым ведущим получателем голосов на выборах был поддерживаемый Ираном блок ФАТХ, в состав которого входили люди, совершавшие нападения на американские войска в конце 2000-х годов в попытке изгнать их из Ирака. Есть меньшие по влиянию партии, которые ценят подготовку и оснащение, предоставляемые иракской армии американскими войсками. Но нет никаких оснований ожидать от этой перестановки сил усиления влияния США в Ираке.
Подчеркивать риски в том, что происходит сегодня в Ираке, – не значит отрицать законные требования протестующих или не желать устранить недостатки нынешнего политического класса Ирака. Протестующие выявили реальные проблемы иракских правящих элит, включая коррупцию, преобладание лояльности к секте над лояльностью к стране и отсутствие экономической эффективности. И они точно установили роль Ирана в обострении многих из этих проблем, в том числе вмешательство в иракский суверенитет и поощрение сектантства.
Но глупо полагать, что протестующие иракцы также вышвырнут иранцев за уши, выполняя американские задачи. Это просто фантазия.