С того времени, как боевики ИГИЛ* устроили массовые убийства езидов в Шенгале, прошло четыре года. Те, кто выжили, сейчас живут в лагерях в южном Курдистане (северный Ирак), пытаясь справиться с полученной травмой.

Курдский психолог Бериван Зинзал несколько раз посетила езидов, включая детей, в этих лагерях и рассказала корреспонденту  агентства «Фрат Ньюс» о своих впечатлениях.

Зинзал объяснила, как случилось, что она приняла решение поехать к езидам в лагеря беженцев, предложив им поддержку и психологическую помощь.

«Всё началось с того, что однажды ночью мне позвонила моя подруга и сказала: „Бериван, я не могу спать. Я видела ребёнка в лагере. Приезжай, пожалуйста“. Она прислала мне видео с этим ребёнком, после чего я тоже не смогла спокойно спать. Ребёнку на видео было лет пять. Боевики ИГИЛ похитили его, когда ему было 2,5 года, и в течение двух с половиной лет он проходил у них обработку. Он стал агрессивным, злым, не говорит ни на каком языке, кроме арабского, забыл курдский и не может общаться с собственной матерью. Когда он увидел игрушку, куклу, то закричал „Аллах акбар“ и оторвал ей голову. Мы захотели познакомиться с ним и попытаться поддержать его на пути к выздоровлению. Я могла и не ехать, но тогда я не простила бы себе этого».

Бериван продолжает: «Когда я приехала в лагерь, мне стало неловко за то, как я одета. Была зима, уже холодно, и я почувствовала стыд за своё пальто. Поэтому я сняла его и оставила в машине, решив, что должна стать одной из них, если хочу создать здоровые и доверительные отношения и быть принятой в их круг.

Они захотели увидеть какие-нибудь документы, подтверждающие, что я психолог. Они не общаются ни с кем за пределами лагеря, поскольку из-за пережитого утратили веру в людей.

Они даже подумали, что я могу быть «живой бомбой». Но мне удалось завоевать их доверие, и первым, что бросилось мне в глаза, стало то, что девочки не носили одежду никаких других цветов, кроме чёрного и тёмно-коричневого. Их волосы были скрыты.

Я спросила, из-за чего так, и мне объяснили: „Это траур, Бериван. Когда мы теряем близкого родственника, мы закрываем волосы и носим чёрные одежды. Не думайте, что это как-то связано с наследием ИГИЛ. Это лишь способ скорбеть“.

Кроме того, почти у каждого ребёнка на шее висела фотография, которую носили как ожерелье. На всех фотографиях изображались мужчины. Эти были их отцы и братья.

Другим, что меня поразило, стало то, что у большинства женщин были шрамы на запястьях. Некоторые порезы казались совсем недавними. Мне печально об этом говорить, но очевидно, что многие из них неоднократно пытались покончить жизнь самоубийством. Их продавали на невольничьих рынках. Они подвергались групповому изнасилованию».

Бериван продолжает: «В лагере было около 17000 человек, и большинство из них женщины и дети. Большего всего времени я провела в палаточном городке, состоявшем из 16-17 палаток, который находился рядом с лагерем. Не считая мальчиков, там был всего один взрослый мужчина.

Он был солдатом пешмерга и жил в деревне Солах близ Шенгала. За два дня до геноцида он уезжал в Заху. Он был женат на дочери своего дяди. Пара имела трех дочерей. Два года назад семья воссоединилась, но его жена не выдержала произошедшего. Её несколько раз продавали. После пережитого она не могла даже говорить. Мы с ней много работали, и на четвёртом сеансе нам удалось получить первые результаты. Во время своего второго визита в лагерь я была рада узнать, что она родила двойню. Зин и Зал мне теперь как родные.

Все эти люди пережили тяжёлую травму. Они испытывают чувство опасности, тревожность, нарушения сна и сомнения. Они нуждаются в профессиональной психологической реабилитации.

Да, случившееся с ними недопустимо, но всегда должен быть луч надежды.

Я хотела бы подчеркнуть, что для того, чтобы посетить их, не нужно быть врачом. Этим детям и женщинам будет достаточно вашего понимания и вашей любви».

Зинзал продолжает: «Я сопровождала некоторые семьи, которые захотели посетить родственников, и у меня была возможность увидеть разные лагеря беженцев.

Когда они встречаются, то сначала всегда долго плачут, а потом рассказывают друг другу о том, что им пришлось пережить. Я стала свидетелем одних и тех же ситуаций и переживаний в различных лагерях. Я вновь и вновь видела, что все они переживают одну и ту же боль, которая не ослабевает со временем. Единственным местом, которое отличалось, был Шенгал.

Когда я приехала туда, то столкнулась с большим страхом и болью. Люди говорили о том, что то, что случилось в 2014 году, может повториться снова. Они несут постоянное дежурство по лагерю. Нам не рекомендовали туда ехать, поскольку это считалось небезопасным. Тем не менее, одна пожилая женщина очень хотела ещё раз увидеть Шенгал перед смертью, и именно её настойчивость привела нас туда».

Зинзал рассказала также о контактах с детьми и связанных с этим трудностях: «Несмотря на то, что я приехала из-за одного ребёнка, большинство других детей там страдали от той же травмы. Все они несли следы пребывания у ИГИЛ, и никто из них не осознавал этого. Они думали, что любой может проявлять насилие в отношении кого угодно, из-за чего в лагере нередки были жестокие драки и даже увечья. Когда я пыталась общаться с мальчиком с того видео, он неожиданно напал на меня. Мои попытки успокоить его оказались безрезультатны: в итоге он укусил меня за руку, оставив шрам.

Поначалу дети вообще не обращали на меня внимания. Тогда я стала петь песни и играть на арбане, традиционном музыкальном инструменте. Спустя какое-то время они начали подпевать мне, и я, наконец, увидела на их лицах улыбки. Мы делали ожерелья и серьги из бисера, который я приносила. Я стригла им ногти, расчёсывала волосы. Я устроила для них игровую комнату, чтобы они могли там находиться, если погода была слишком жаркой или холодной. Я привезла туда игрушки, которые мы получили на одном мероприятии в Стамбуле.

Мне проще оказалось войти в контакт с девочками, поскольку мальчики были более агрессивны. Причина в том, что девочки посещали курсы Корана, в то время как воспитание мальчиков было более жестоким, и, боюсь, включало пренебрежение женщинами и жестокость к ним. Мальчики всё время тянули меня за волосы, говоря, что ходить с непокрытой головой — грех. Когда я пыталась с ними говорить, они реагировали ещё сильнее, поскольку многие уже перестали понимать курдский. Но со временем нам удалось решить многие проблемы и добиться неплохих результатов.

Прежде чем общаться с детьми, я разговаривала с их матерями и получала подробные сведения, которые позволяли подготовиться. Знания о том, через что они прошли и с какими проблемами живут, упрощало общение с ними и помогало мне работать».

В конце беседы Бериван рассказала: «Когда я приезжала в лагерь во второй раз, то встретилась там со шведским режиссёром. После знакомства он рассказал, что хочет сопровождать нас, поставив камеры и записав на них сеансы терапии. В будущем у вас появится возможность самим увидеть то, о чём я рассказала. И всё-таки видеть это не то же самое, что быть среди них. Мне было трудно снова возвращаться сюда. Считается, что психологи должны быть сильными. Однако быть психологом не значит не уметь чувствовать. Были периоды, когда я в течение нескольких дней не спала и не ела. Я слушаю их спокойно, чтобы они могли продолжать, но я часто потом уходила плакать, потому что моё сердце разрывалось.

Со временем мы стали одной большой семьёй. Мы вместе готовим и смеёмся, и теперь доверяем друг другу. На День матери** они подарили мне традиционную одежду, сказав, что теперь я стала их дочерью. Я никогда в жизни не забуду этот момент. Я очень рада, что приехала сюда, встретилась с ними и постаралась помочь им заживить их раны. Пожалуйста, поезжайте туда. Люди с большим сердцем ждут вас. Приезжайте, и вы увидите, как ваша улыбка возвращается к вам».

 

* Организация, запрещённая на территории РФ

** День матери отмечается в Ираке и некоторых других странах 21 марта.