Меня зовут Сорхин («алая кровь»). Мы – поколение, которое выросло в условиях войны. Я не знаю, что такое мир, но знаю, каково это – жить борьбой.

        В детстве, проходя мимо военной части, смотрела на технику, людей в форме и погружалась в эту особую атмосферу. Нравился спецназ. Мечтала вступить в ряды и сражаться... Война для кого-то исковерканная, изуродованная реальность, а для нас – просто реальность. Главное – не сдаваться. Бои, ранения не сломили мою волю –ястала только крепче.

  Вопреки устоявшимся представлениям о женских фронтовых профессиях, учиться на снайпера хотят немногие. Девушки выбирают специализации, связанные с ведением открытого боя или с диверсионной работой. Для решения огневых задач снайперу требуется ждать подолгу, маскироваться. Война унесла и разрушила столько жизней, что нет силы терпеть, заглядывая противнику в глаза через сетку оптического прицела. Изнутри выжигает желание стереть врага в ту же секунду, когда видишь. Лирин (боевой клич) и рёв пулемёта давно стали голосом передовой.

Я – танкист. На мой взгляд, танк – женская техника. Будто для нас машина проектировалась. Даже управление нежное!

Перед тем как выехать на операцию, всегда тщательно готовились: форма выглажена, волосы собраны. Танк, боеприпасы и ты сама – всё должно блестеть! Волнение вперемешку с радостью от предвкушения боя сменялось осознанием ответственности. Да, ты можешь не вернуться, но на войне привыкаешь и к этой мысли. Шутили часто между собой: «Поеду покорю их! Покорю, где бы они ни скрывались, куда бы ни спрятались!» («они» – это ИГИЛ/ террористическая организация, запрещённая в РФ).

Мы с товарищем Амара – одни из первых женщин-танкистов в Рожаве. Раньше я водила бронетехнику, но в основном это были бронированные самодельные машины. Танки наши отряды отбили у боевиков ИГИЛ, когда освобождали захваченные провинции. Помню, как первый раз села за руль и сразу влюбилась в эту гордую красавицу! Величие, мощь, грация! В танковый экипаж меня утвердили после трёх месяцев обучения. Процесс освоения техники был трудным. Каждую деталь изучали, каждый шаг просчитывали: от винта до количества боеприпасов, от механизма движения до плана спасения раненных. Танк для нас стал боевым товарищем. Вместе участвовали в сражениях в окрестностях Тырбесия и Хасаке, в Дерике и Тель-Амисе, в Джазаа и Мэледжире. На поле битвы защищали друг друга, были как единое целое. Когда наши танки проезжали по улицам городов, люди бежали навстречу, не скрывая слёз радости. Врагам мы внушали жуткий страх: женщина и танк –воплощённый ночной кошмар. Одна лишь мысль об этом погружала их в оцепенение.

За годы войны танк много раз спасал нам жизнь, а мы ему. Ты словно его боль чувствуешь. По звуку мотора понимаешь, насколько тяжело ранен твой друг.

В деревне Равия (под городом Сарекание) мы попали в окружение. Бронемашина, сопровождавшая танк, первой пострадала от ракетного удара. Я скатилась по корпусу танка и побежала к товарищам. Хевала Амара и её напарник были зажаты искореженным железом. Пока пыталась вытащить их, не заметила, как смертник подкрался. Он не успел вплотную приблизиться, рано подорвался. Нас откинуло к стене полуразрушенного здания, и каждый метр дороги из кровавой пыли до танка стал нашим единственным шансом спастись. От взрывной волны трясло, голова заполнялась тупой болью. Снайперы работали с нескольких направлений, я кожей ощущала их взгляды. Густой дым закрывал обзор. Пули пролетали мимо одна за другой. Уворачиваясь от обстрелов, мы вскарабкались по ленте гусениц и свалились в кабину. В ту же минуту ракета врезалась в корпус, повредив люк. Танк загорелся. Вместе с ним горели и мы. Внутри были раненые. Некоторые без сознания. Я сбивала пламя с товарищей, но уже не чувствовала рук, только жар. Хевал Нуман выталкивал людей наружу. Последнее, что запомнила, – неподалёку снова взрыв прогремел... и меня отбросило на землю. Какое-то время лежала без сил. Форма тлела и прикипала к телу. Потом я потеряла сознание. Очнулась в темноте. Кто-то волоком тащил по камням. «Игиловцы в плен берут, – всколыхнула мысль. – Не вижу, не могу различить голоса... ИГИЛ!» Ощупывала карман, искала гранату, хотела самоподрыв сделать. Хорошо, не нашла! Свои оказались. Товарищи.

        Наши бойцы прорвались и очистили деревню от террористов. Тяжелораненых погрузили в танки. Я как-то сразу поняла, что еду именно в своей машине. «Почему тут так темно? – спрашивала товарищей, но в ответ тишина. – Хевала Амара, это ты? Не вижу. Это ты?» Товарищ Амара неподвижносидела рядом. Её тихий стон немного приободрил. Жива, значит. Хриплый сдавленный скрежет металла перебивал монотонный гул мотора. Танк сильно пострадал в битве. По исходящему звуку я подсчитывала количество повреждений. «Потерпи, друг, скоро и тебе поможем», – шептала ему еле слышно.

    В том бою моё лицо обгорело. Врачам удалось сохранить один глаз, но вижу слабо. Товарищ Амара была контужена и получила обширные ожоги. Хевал Нуман выжил после ранений, но вскоре погиб при освобождении другого города. Незадолго до смерти он подарил мне брелок в виде курдского музыкального инструмента. Сам сделал. С тех пор ношу его с собой, придаёт сил и храбрости. Прикасаюсь к подвеске и вспоминаю наш экипаж. Вспоминаю, как товарищ Нуман обучал меня управлению. Вспоминаю танк... Боевая техника, как и мы, противостояла врагу, защищая землю и людей. Кто-то жив, кто-то принял смерть.

Мир? Я не знаю, что это. Не видела и не имею представления. Когда будет, тогда и узнаем, на что он похож, этот мир.