Иран, который предстал перед президентом Трампом в январе 2025 года, более уязвим, чем когда-либо с 1979 года, но при этом как никогда близок к обладанию ядерным оружием.

В то же время Израиль может оказаться на грани нанесения военных ударов по ядерной программе Ирана. В тесном сотрудничестве с Израилем, другими региональными партнерами и так называемой «большой тройкой» (Франция, Германия и Великобритания) администрация Трампа сможет воспользоваться возможностью до истечения срока действия положения JCPOA (ядерная сделка с Ираном, заключенная в 2015 г, предусматривает снятие с Ирана экономический санкций в ответ на отказ Тегерана от создания ядерного оружия. — прим.) в конце 2025 года для координации военного, экономического и дипломатического давления на Иран с целью обеспечения всеобъемлющего набора дипломатических соглашений, превосходящих ядерную сделку 2015 года. Одновременно администрация может подготовиться к военным ударам, если дипломатия потерпит крах.

 ***

Технический прогресс Ирана происходил параллельно с сокращением сотрудничества с Международным агентством по атомной энергии (МАГАТЭ). Среди прочего, Иран фактически изгнал ядерных инспекторов, исказил детали в своих отчетах, отказался в полной мере сотрудничать с агентством в расследовании положения дел в тех местах, где была обнаружена незаявленная ядерная деятельность и материалы, и отказался заявить или предоставить необходимую информацию о новом ядерном строительстве.

Недостатки сотрудничества Ирана с МАГАТЭ в сочетании с очень коротким временем прорыва к созданию ядерного устройства вызывают серьезные сомнения в том, что инспекторы смогут полностью учесть ядерные материалы и деятельность Ирана. Нет уверенности в том, что они обнаружат попытку прорыва или даже серьезное продвижение к прорыву достаточно быстро, чтобы Соединенные Штаты смогли упредить его.

На данный момент Иран может получить достаточное количество обогащенного урана оружейного качества для создания ядерного устройства всего за несколько дней и произвести пригодное для использования ядерное оружие за шесть месяцев или меньше (интегрировав ядерное устройство с ракетными системами — прим.). Сроки могут не иметь значения, если он сможет избежать обнаружения или скрыть свое ядерное устройство от инспекторов и иностранных разведок после его создания.

По мере того как способность Ирана быстро производить ядерное оружие развивалась, внутренние дискуссии о возможности такого производства становились все более открытыми и откровенными. Иран пытался использовать свой пороговый статус ядерной державы в качестве инструмента принуждения. Хотя Тегеран уже давно угрожает выходом из Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) в ответ на любые политические шаги Запада, официальные лица режима одновременно утверждают, что Иран никогда не будет заниматься созданием ядерного оружия, поскольку оно запрещено исламом.

Однако в течение последнего года в высказываниях на эту тему произошли значительные изменения. Нынешние и бывшие иранские ядерные чиновники подчеркивают способность Ирана создать ядерное оружие, если он решит это сделать. В мае 2024 года советник верховного лидера Али Хаменеи предупредил, что режим изменит свою позицию в отношении ядерного оружия, если «существование Ирана окажется под угрозой». С аналогичными заявлениями выступили официальные представители КСИР — организации, которая, вероятно, будет отвечать за создание и применение ядерного оружия, если Иран пойдет по этому пути, — и министр иностранных дел Ирана Аббас Аракчи, который в ноябре 2024 года предупредил, что окно для дипломатии узкое и что Иран готов к «любому сценарию».

Со своей стороны, Израиль, воодушевленный своими успехами в борьбе с Ираном и его прокси, а также множащимися слабостями иранского режима, находится в самом разгаре дебатов о том, стоит ли наносить военные удары по иранской ядерной программе.

Возвращаясь в Овальный кабинет, следует отметить, что президент Дональд Трамп сталкивается с парадоксальным Ираном. Иранский режим никогда не был слабее, благодаря отсутствию легитимности внутри страны, резкому ослаблению его региональных прокси и партнеров, таких как ХАМАС, ливанская «Хезболла» и ликвидации в Сирии союзного Тегерану режима президента Башар аль-Асад.

В то же время Иран никогда не был так близок к обладанию ядерным оружием. Остановить иранские ядерные успехи — это никогда еще не было столь актуальной задачей американской внешней политики.

Более того, эти два явления, похоже, усиливают друг друга: по мере того как иранский режим слабеет в конвенциональном плане, привлекательность приобретения ядерного оружия Тегераном возрастает.
***
Ошибки иранского режима были многообразны, но выделяются две.
Во-первых, он пошел на прямой, конвенциональный конфликт с более сильными противниками, возможно, поверив собственной пропаганде, которая рассказывала об их слабости и собственной мощи Ирана.
Во-вторых, вместо того чтобы закрепить свои ранние успехи, Тегеран безуспешно пытался закрепить свое преимущество, а потом увидел, что эти успехи сведены на нет. В результате Иран оказался незащищенным и уязвимым: его территориальная оборона и экспедиционный военный потенциал сильно ослаблены, а несколько его ключевых региональных прокси понесли тяжелые потери (ХАМАС, «Хезболла») или полностью вытеснены (режим Асада).

Иранский режим несет ответственность за нападение на Израиль под руководством ХАМАС 7 октября 2023 года и за последовавший за ним региональный хаос. Какова бы ни была роль режима в фактическом планировании этой атаки, сама атака была бы невозможна без оружия, обучения и финансирования, которые Иран предоставлял не только ХАМАСу, но и «Хезболле», йеменским повстанцам хуситам, иракским шиитским ополченцам и другим прокси.

7 октября и его последствия продемонстрировали безрассудство региональной стратегии Ирана, направленной на распространение оружия среди негосударственных игроков и тем самым увеличивающей как хрупкость региональных государств, так и масштабы и размах региональных конфликтов. Расширяя возможности и вооружая наиболее радикальные и жесткие элементы региона, Иран практически гарантировал, что любой конфликт будет кровавым и широкомасштабным, а невоенные средства его ограничения или прекращения, такие как дипломатия, окажутся неэффективными.

Поначалу тактика Ирана, казалось, приносила дивиденды: антиизраильские настроения росли на региональном и глобальном уровнях, что привело не только к дипломатической изоляции Иерусалима и Вашингтона, но и к углублению раскола между этими союзниками. Конфликт разрушил надежды на скорую нормализацию отношений между Израилем и Саудовской Аравией. Более того, иранские прокси оказались способны на неожиданные военные успехи — например, ХАМАС удерживал некоторые районы Израиля в течение нескольких дней после 7 октября, хуситы фактически закрыли ключевой морской проход (Красное море, через которое проходит приблизительно 12 процентов морской торговли и 9 процентов морской торговли нефтью — прим.), несмотря на усилия американских ВМС открыть его снова.

Однако удача повернулась к Ирану спиной. В немалой степени это случилось из-за того, что он сам принимал неумелые решения.

Столкнувшись с непрекращающимися атаками со стороны Ливана и Сирии, израильские войска 1 апреля 2024 года убили высокопоставленного генерала Корпуса стражей исламской революции (КСИР) Мохаммада Резу Захеди. Отступив от своего традиционного подхода к асимметричному и терпеливому возмездию, Иран 13 апреля запустил сотни беспилотников, крылатых и баллистических ракет по Израилю, но атака была почти полностью отбита региональной коалицией во главе с США.

Этот эпизод не только продемонстрировал зияющую пропасть между обычными возможностями Ирана с одной стороны и Соединенных Штатов, Израиля и их региональных партнеров с другой стороны, но и подчеркнул, что изоляция Ирана значительно превосходит изоляцию Израиля. В то время как Иран действовал в одиночку, Израиль получил поддержку не только Соединенных Штатов, но и других стран (Саудовская Аравия, Иордания и созданная США коалиция, включавшая британцев, совместно отбивали налеты, защищая Израиль — прим).

Кроме того, действия Ирана также создали обременительный прецедент: когда в результате израильского удара в сентябре 2024 года был убит генеральный секретарь «Хезболлы» Хасан Насралла, Иран вновь произвел ракетный залп по Израилю. Эта атака также не увенчалась успехом и вызвала ответные действия Израиля, которые, как сообщается, привели в упадок иранскую противовоздушную и противоракетную оборону и частично подорвали потенциал производства ракет.

К тому времени, когда в декабре 2024 года другой иранский противник — «Хайят Тахрир аш-Шам» (группировка признанна террористической и запрещена в РФ — прим.) — сверг режим Асада в Сирии, Исламская Республика Иран потеряла возможность и, вероятно, желание защищать своего самого важного регионального союзника. В качестве надежных прокси у нее остались только хуситы и иракские шиитские ополченцы.

Военная слабость Ирана усугубляется его слабостью внутри страны. Благодаря росту спроса со стороны Китая и ослаблению американских санкций экспорт иранской нефти в 2023 году вырос почти до 2 миллионов баррелей в день, что является самым высоким показателем с момента выхода США из Совместного всеобъемлющего плана действий (JCPOA), как называлась иранская ядерная сделка 2015 года, и поднялся с минимума в 400 000 баррелей в день в 2020 году. В результате, по данным МВФ, в 2023 году Иран получил 70 миллиардов долларов дохода от продажи нефти, что способствовало росту ВВП на 5 процентов в этом году. Однако эта, казалось бы, радужная картина заслоняет суровые экономические реалии, с которыми сталкивается Иран. По прогнозам МВФ, в 2024 году и в последующие годы экономический рост в Иране падает. Президент Ирана Масуд Пезешкиан утверждал, что для достижения целевого роста в 8 процентов Ирану необходимы инвестиции в размере 200-250 миллиардов долларов США; такие инвестиции, скорее всего, невозможны при действующих санкциях США, а в 2023 году Иран столкнулся с беспрецедентным бегством капитала.

Даже резкий рост экспорта нефти в Иране сопряжен со значительными трудностями — экспорт нефти и репатриация доходов являются дорогостоящими и требуют ухищрений, что означает, что Иран фактически продает свою нефть с большой скидкой к рыночной цене и что часть доходов поступает напрямую таким субъектам, как КСИР (Корпус стражей исламской революции — вторая, религиозная армия Ирана, которой также принадлежат компании, производящие около половины ВВП страны. — прим.), а не в государственную казну.

Кроме того, 90 процентов иранского экспорта нефти покупает Китай — по сравнению с 25 процентами в 2017 году, — что дает Пекину огромные рычаги влияния на Тегеран.

Однако, возможно, самым неприятным и дестабилизирующим для Ирана является его внутренний энергетический кризис. Из-за чрезмерного потребления, недостаточного инвестирования, бесхозяйственности и войны Иран испытывает все более острую нехватку природного газа и электроэнергии, что значительно затрудняет повседневную жизнь в стране.

Энергетический кризис в Иране рискует усугубить и без того тяжелый кризис политической легитимности режима, яркой иллюстрацией которого стали протесты 2022-23 годов «Женщина, жизнь, свобода», а также низкое участие в парламентских выборах 2024 года и внеочередных президентских выборах после смерти Эбрахима Раиси. Даже согласно официальной статистике, в парламентских выборах в марте 2024 года приняли участие всего около 41 процента избирателей, что является самым низким показателем со времен иранской революции 1979 года. Официальная явка на президентских выборах в июле была около 40 процентов. Обычно такая низкая явка свидетельствует о победе сторонников жесткой линии, но в данном случае президентское кресло занял сравнительно умеренный (но лояльный режиму) Пезешкиан, что, вероятно, объясняется сочетанием нескольких факторов, среди которых протестное голосование населения, желание режима выставить на всеобщее обозрение более дружелюбное лицо, чтобы убедить как собственное население, так и иностранных игроков в своей заинтересованности в переменах, а также возможное восприятие Верховным лидером Ирана того, что «ультрахардлайнеры», представленные бывшим участником ядерных переговоров кандидатом в президенты Саидом Джалили, являются более серьезной угрозу для власти Хаменеи, чем робкий Пезешкиан и его приближенные. (Масуд Пезешкиан близок к реформистскому либеральному крылу режима, выступающему за возобновление ядерной сделки и партнерство с Западом, одновременно он связан с азербайджанскими региональными лоббистами; азербайджанцы составляют от трети до 40 процентов населения Ирана — прим.).

Конечно, не случайно, что по мере ослабления своей политической, экономической и военной мощи Иран ускорял развитие своей ядерной программы и сокращал сотрудничество с международными ядерными инспекторами, а публичные разговоры о получении ядерного оружия становились все более частыми и откровенными.

Со своей стороны, Израиль, ободренный своими успехами в борьбе с Ираном и его прокси, а также множащимися слабостями иранского режима, находится в самом разгаре дебатов о том, следует ли наносить военные удары по ядерной программе Ирана. Аргументы в пользу такого шага варьируются от сдержанных («возможности для нанесения такого удара никогда не будут лучше, чем сегодня» или — «сейчас, когда Иран еще не создал ЯО, или никогда») до амбициозных («режим рухнет, если по нему будет нанесен удар»). Израильские удары наверняка привлекут силы США, и единственный вопрос — степень американского участия.

В самом оптимистичном (с точки зрения руководство Израиля) сценарии этой стране для успешного удара потребуется лишь определенное военное имущество, а также помощь США в защите от иранского ответа, которую администрация Байдена оказывала в апреле и октябре 2024 года. Однако нельзя исключать, что Соединенные Штаты встанут на защиту американских интересов и интересов других партнеров Вашинготона (Саудовской Аравии — прим.) в Персидском заливе от иранского нападения, что приведет к обмену ударами с Ираном — обмену неопределенного направления и неизвестной продолжительности.

Именно с такой ситуацией сталкивается Дональд Трамп в начале своего второго президентского срока. Иран, возможно, более уязвим, чем когда-либо после революции 1979 года, но при этом как никогда близок к созданию ядерного оружия и открыто размышляет о его создании, в то время как союзник США — Израиль как никогда близок к нанесению удара по Ирану, что неизбежно потребует военной поддержки со стороны Соединенных Штатов.

Предлагаемая политика

Президент Трамп и вице-президент Дж. Д. Вэнс ясно дали понять, что предпочитают дипломатическую сделку с Ираном и опасаются военного конфликта на Ближнем Востоке в целом. Хотя такая сдержанность понятна, учитывая растущую ограниченность военных ресурсов США и приоритет Индо-Тихоокеанского региона (концентрация сил на противостоянии с новой сверх-державой КНР — прим), в конечном итоге она может оказаться нереалистичной.

К лучшему или худшему, но военные удары демонстрируют более успешный опыт остановки ядерных программ, чем дипломатия — удары по Ираку в 1981 году и Сирии в 2007 году помешали ядерным устремлениям этих государств, в то время как Рамочная договоренность с Северной Кореей (1994) и JCPOA с Ираном не смогли этого сделать. Это несовершенные сравнения, и критики заметят, что именно Соединенные Штаты вышли из JCPOA (в 2017 г во время предыдущего президентского срока Трампа — прим.). Однако это вряд ли можно считать убедительным контр-аргументом.

Одна из трудностей дипломатического урегулирования ядерных кризисов заключается в том, что оно требует такого рода внутреннего согласия, которое не было получено в Америке ни для Рамочного соглашения, ни для JCPOA. В то же время, военные удары не требуют компромисса с противниками и не могут быть отменены преемниками. Учитывая уязвимость Ирана и продвинутое состояние его ядерной программы, администрация Трампа поступит нелогично, если не рассмотрит возможность нанесения военных ударов по ядерной программе Ирана и не подготовится к этому всерьез.

Более того, решение о военных ударах не является исключительно американским. Как отмечалось выше, израильтяне активно обсуждают возможность нанесения военных ударов по Ирану. Многим в американском правительстве это может показаться элегантным решением, позволяющим уничтожить ядерную программу Ирана и при этом избежать еще одной военной интервенции на Ближнем Востоке.

Однако при таком подходе не учитываются две проблемы, связанные с израильским военным ударом.

Во-первых, Израилю почти наверняка потребуется поддержка США для любых военных действий, как в виде военных поставок, так и в виде защиты от иранского возмездия. Американские войска будут в опасности, даже если Америка не станет наносить удары сама; а учитывая возможность того, что Иран нанесет ответный удар по американским интересам в Ираке и Персидском заливе, Америке придется выделить значительные силы, чтобы быть готовой к таким обстоятельствам.

Во-вторых, Израиль обладает гораздо меньшим военным потенциалом, чем Соединенные Штаты. Это поднимает следующий вопрос: если американские интересы в любом случае могут быть направлены на Иран в качестве ответной меры после его ударов, нанесенных в ответ на израильские удары, не должна ли в таком случае Америка сама наносить удары по Ирану, чтобы обеспечить их эффективность?

Важно также отметить, что какими бы успешными ни были военные удары, достижение того же результата с помощью дипломатии — несмотря на вышеупомянутый послужной список — будет менее затратным, чем военные действия. Кроме того, дипломатия может иметь и другие преимущества, которых нет у военных ударов, например, создание взаимосогласованного режима проверки и мониторинга и расширение возможностей для международного сотрудничества и разделения бремени контроля.

Главные минусы дипломатии заключаются в том, что при неправильном подходе она может укрепить иранский режим в политическом и экономическом плане. Однако эти недостатки могут быть сглажены самим новым ядерным соглашением. Оно может оказаться достаточно всеобъемлющим для того, чтобы не создавалось впечатление, что иранский режим вырвал победу из челюстей поражения, и оно может быть устроено таким образом, чтобы Иран не смог направить доходы, полученные от снятия санкций, на реализацию своей ядерной программы или на поддержку прокси в регионе.

Вместо того чтобы выбирать между дипломатией и военными действиями, администрация Трампа может рассматривать эти варианты как взаимодополняющие, выстраивая последовательность своих действий в надежде на достижение наилучшего и наименее затратного результата. Вашингтон может подготовиться к тому, что военные действия США или Израиля против Ирана могут оказаться необходимыми для достижения целей этих государств.

В то же время, пользуясь узким окном, заканчивающимся в сентябре 2025 года, когда положение JCPOA, позволяющее отменить международные санкции против Ирана, должно быть продлено, чтобы оно не истекло, администрация Трампа сможет сочетать усиление военного давления с усилением дипломатического и экономического давления, чтобы добиться соглашения с Ираном, превосходящего JCPOA, что избавит от необходимости наносить удары по этой стране.

С другой стороны, если дипломатия потерпит неудачу, искренние усилия по заключению соглашения, предположительно, помогут добиться необходимой внутренней и международной поддержки военного варианта. Политика США в этот период вероятно, будет состоять из следующих компонентов (хотя следует отметить, что это не будет составлять всю политику США в отношении Ирана, которая также должна охватывать вопросы, выходящие за рамки данной статьи, такие как поддержка иранского народа, противодействие внутренним угрозам в США, киберугрозам и т. д.).

Первый путь: давление

У администрации Трампа есть возможность использовать существующую кампанию дипломатического давления на Иран под руководством ЕС, а также военную кампанию Израиля против Ирана и добавить экономические меры, которые могут оказать всеобъемлющее давление на режим в кратчайшие сроки.

Дипломатическое давление

В своей резолюции, принятой в ноябре 2024 года и содержащей осуждение Ирана, Совет управляющих МАГАТЭ потребовал от агентства подготовить «всеобъемлющий доклад» о «возможном наличии или использовании незаявленного ядерного материала в связи с прошлыми и нынешними нерешенными вопросами, касающимися ядерной программы Ирана, включая полный отчет о сотрудничестве Ирана с МАГАТЭ по этим вопросам». Доклад МАГАТЭ может послужить основанием для передачи дела Ирана в Совет Безопасности ООН, где, в случае если Россия и Китай будут препятствовать более серьезным действиям, Великобритания или Франция смогут инициировать шестидесятидневный процесс отката. Вероятно, этот процесс должен завершиться в сентябре 2025 года, поскольку Россия будет председательствовать в Совете Безопасности по ротации с октября; это означает, что ответный шаг должен быть начат где-то в июле.

Экономическое давление

В настоящее время Иран экспортирует почти 2 миллиона баррелей нефти в день, по сравнению с менее чем 400 000 баррелей в день в 2020 году. Львиная доля этого экспорта направляется на небольшие «чайниковые» заводы в Китае, в то время как более крупные китайские нефтеперерабатывающие предприятия, которые в большей степени подвержены западным санкциям, закупают сырую нефть у России и других поставщиков. Если на эти заводы-«чайники» трудно повлиять с помощью санкций, то стоит помнить, что в продажах задействована паутина других участников, на которых можно повлиять гораздо сильнее: страны вроде Малайзии, участвующие в перевозке иранской нефти, чтобы скрыть ее происхождение, теневой флот танкеров, используемых для ее транспортировки, подставные компании и банки, используемые для продажи нефти и репатриации доходов в Иран. Администрация Трампа, вероятно, сможет быстро сократить продажи иранской нефти благодаря ранним и решительным сигналам о намерении агрессивно преследовать любые организации, участвующие в этой торговле. Хотя на первый взгляд может показаться, что плачевное состояние американо-китайских отношений осложняет эту задачу, на самом деле Пекин может рассматривать ограничение закупок нефти у Ирана как недорогой жест доброй воли в адрес президента Трампа.

Такова поверхностная природа того, что часто называют ирано-китайской «осью». Увеличение добычи нефти в Соединенных Штатах, которую, по сообщениям, планирует администрация Трампа, может привести к дальнейшему сокращению доходов Ирана за счет снижения цен на нефть.

Военное давление

Иран уже находится под огромным военным давлением из-за ударов Израиля в октябре 2024 года, которые, как сообщается, привели к деградации его ПВО и значительной части его наступательного ракетного потенциала. Это давление, вероятно, будет только усиливаться, поскольку открыто обсуждаются военные удары по ядерной программе Ирана. Тем не менее администрация Трампа сможет усилить это давление, четко заявив о своей готовности применить силу, а не просто поддержать Израиль.

Этого можно добиться тремя способами: (1) президент Трамп должен прямо заявить о своем намерении продолжать политику президента Байдена по увеличению военной поддержки в регионе для поддержки Израиля и подкрепить это утверждение предоставлением Израилю военного снаряжения и подготовки, необходимых для нанесения ударов, и проведением совместных военных учений с Армией обороны Израиля; (2) он может повторить свою политику первого срока, предусматривающую немедленное и болезненное возмездие за любые нападения на персонал или интересы США. (3) Трамп в этой ситуации должен обратиться к Конгрессу за разрешением на применение военной силы непосредственно против Ирана, что является необходимым шагом для нанесения ударов в случае провала дипломатии.

Второй путь: дипломатия

Описанная выше кампания давления будет поддерживать дипломатию, направленную на то, чтобы заставить иранский режим внести существенные изменения в свою политику. Одним из наиболее существенных недостатков соглашения JCPOA 2015 года было то, что оно касалось только ядерной деятельности Ирана, да и то частично и временно. Любое новое дипломатическое соглашение предназначается для того чтобы всесторонне положить конец стремлению Ирана к созданию ядерного оружия и одновременно решить проблему вредоносной для интересов США региональной деятельности иранского режима, хотя и не обязательно в рамках одной и той же инициативы или соглашения.

Главным недостатком JCPOA с точки зрения интересов США было то, что Ирану позволили избежать стратегического выбора между сохранением возможности создания ядерного оружия, с одной стороны, и облегчением санкций и возобновлением отношений с Западом, с другой. Вместо этого ему было разрешено и то, и другое, хотя и с ограничениями. Любая новая ядерная сделка должна потребовать от Ирана окончательно сделать этот выбор, демонтировать и экспортировать свою ядерную инфраструктуру, если он хочет воспользоваться преимуществами сделки.

Кроме того, JCPOA было асимметричным по своим временным рамкам. Обязательства, взятые на себя Соединенными Штатами, были постоянными, в то время как ограничения, наложенные на Иран, были временными. В этом смысле сделка была направлена не на ликвидацию потенциала Ирана по созданию ядерного оружия, а на «реабилитацию» Ирана в рамках ДНЯО, чтобы в конечном итоге к нему относились как к любому другому участнику соглашения — сдвиг в нарративе, инициированный тогдашним министром иностранных дел Ирана Мохаммадом Джавадом Зарифом. Любая новая сделка должна быть сбалансированной: обязательства одной стороны заканчиваются только тогда, когда заканчиваются обязательства другой стороны, как в случае с другими договорами о нераспространении.

Важнейшими моментами в любой такой сделке будут:
определение того, что именно представляет собой ядерная программа Ирана, которая охватывает как гражданские, так и военные объекты, а также исследовательские институты и университеты, а также обеспечение того, чтобы это определение включало в себя иранскую программу запуска ракет и космических аппаратов с ядерным потенциалом, полный учет прошлой ядерной деятельности и определение надежных мер проверки и мониторинга, в том числе направленных на устранение недостатков JCPOA — особенно его неясности в отношении деятельности по созданию оружия, что позволило Ирану годами отказывать в доступе инспекторам МАГАТЭ без особых последствий.

Региональные проблемы

Другой часто упоминаемый недостаток JCPOA с точки зрения интересов Вашингтона заключается в том, что это была «только ядерная» сделка, и в ней не рассматривались региональные вопросы. Хотя стремление Ирана к созданию ядерного оружия представляет собой самую серьезную угрозу для США, его региональная политика — поддержка проиранских боевиков, распространение современных ракет и беспилотников и т.д. — угрожает американским интересам, а также стабильности Ближнего Востока и безопасности партнеров США. Кроме того, важно помнить, что стремление Ирана к созданию ядерного оружия и его дестабилизирующая региональная деятельность являются неотъемлемой частью единой стратегии, подробно описанной выше.

Если Иран готов пойти на компромисс по одному из этих вопросов, но не по другому, Вашингтону следует воспринимать это как сигнал о том, что режим не желает решительно отходить от своей стратегии и что любые уступки, которые он предлагает, носят тактический и, скорее всего, скоротечный характер.

Тем не менее, администрации Трампа следует опасаться заключения так называемой большой сделки с Ираном, охватывающей как ядерные, так и региональные вопросы, по трем причинам: (1) это может непреднамеренно создать впечатление, что Соединенные Штаты считают Иран своим партнером в решении региональных проблем; (2) Иран может не воспринять как заслуживающую доверия угрозу США отказаться от большой сделки, т.е. Иран может не счесть убедительной угрозу США отказаться от «большой сделки» из-за нарушения обещаний в отношении региональной деятельности, учитывая явную приоритетность ядерных вопросов и желание Вашингтона переключить внимание на другие регионы; (3) такой подход не просто поставит региональных партнеров в тупик, но и снимет с них бремя ответственности за соблюдение Ираном приемлемых стандартов поведения в регионе. Более того, «большая сделка» может непреднамеренно ограничить Соединенные Штаты в той же степени, что и Иран, и Вашингтон должен сохранить свободу действий против таких групп, как ХАМАС, хуситы и шиитские боевики в Ираке.

Вместо этого администрация США должна попросить своих ключевых партнеров в Персидском заливе, таких как Эр-Рияд и Абу-Даби, возглавить переговоры по региональным вопросам с Ираном, но не с целью «разделить» регион, как это в свое время советовал президент Барак Обама, а с целью добиться от Ирана обещания прекратить свое дестабилизирующее поведение. Одним из способов заключения такого соглашения было бы установление норм поведения для стабилизации региона после более чем годичного конфликта.

Такие нормы, резко контрастирующие с нынешней политикой Ирана, должны включать (но не ограничиваться этим) отказ от поддержки негосударственных субъектов; отказ от распространения БПЛА, ракет и других опасных технологий; уважение суверенитета и территориальной неприкосновенности региональных государств; отказ от стремления к уничтожению любого регионального государства, независимо от того, участвует оно в переговорах или нет. Соединенные Штаты должны дать понять Тегерану, что дальнейшая приверженность Вашингтона любой ядерной сделке зависит от соблюдения Ираном такого регионального соглашения.

Вышеперечисленное представляет собой амбициозную повестку дня на первые девять месяцев 2025 года. Но соблюдение жестких сроков, пусть и неудобных для американских чиновников, усилит американские рычаги влияния на переговоры, если Иран сочтет правдоподобной угрозу США выйти из переговоров и прибегнуть к военной альтернативе.

Альтернативные сценарии

Хотя, по мнению автора, вышеописанный политический курс наиболее вероятен для долгосрочного продвижения интересов США, администрация Трампа должна быть готова и к другим сценариям.

Упреждающие удары Израиля. Даже следуя вышеописанному пути в координации с Израилем, администрация Трампа должна будет планировать возможность того, что Израиль ускорит нанесение военных ударов или что очередной раунд ирано-израильского конфликта ускорит эти удары. Это потребует планирования не только самих ударов, включая поддержку Израиля со стороны США и усилия по защите американских и партнерских интересов, но и последующих шагов.

После израильского удара Соединенным Штатам необходимо будет оценить, в какой степени ядерная программа Ирана была приостановлена — скорее всего, в отсутствие инспекторов ООН, которые либо уедут, либо, если Иран выйдет из ДНЯО, будут изгнаны. Если израильские удары не смогут надежно устранить способность Ирана совершить ядерный прорыв, потребуется новая стратегия борьбы с остаточным ядерным потенциалом Ирана — будь то дипломатия или последующие удары.

Скрытый иранский прорыв

Учитывая продвинутое состояние ядерной программы Ирана и деградацию режима инспекции и мониторинга МАГАТЭ, администрация Трампа, даже проводя свою предпочтительную политику, может получить информацию, указывающую на попытку иранского прорыва, например, утечку урана, обогащенного на 60 процентов.

Чтобы подготовиться к такому сценарию, Соединенные Штаты будут продолжать вкладывать достаточные разведывательные ресурсы в мониторинг ядерной деятельности Ирана. Кроме того, вместе с Израилем и другими союзниками им предстоит разработать общие ориентиры, которые будут указывать на активные попытки Ирана совершить прорыв, а также определить время и характер совместного ответа на такие индикаторы.

Поскольку Иран может разработать и испытать простейшее ядерное устройство в относительно короткие сроки, эту работу необходимо проводить заранее, а не ждать первых признаков прорыва, которые в любом случае могут быть запутанными и спорными.

Сдерживание

Альтернативой дипломатии и военным ударам является сдерживание, которое, по сути, является политикой, которую Соединенные Штаты периодически проводят на протяжении почти трех десятилетий. В этом сценарии Америка стремится противодействовать Ирану и сдерживать его региональную деятельность, одновременно сдерживая его ядерный прогресс с помощью экономических санкций, контроля над экспортом и военных угроз, в надежде, что такие меры смогут предотвращать иранский ядерный прорыв достаточно долго, чтобы нынешнее руководство не успело пережить его. Хотя на сегодняшний день такая политика, вероятно, успешно предотвращает получение Ираном ядерного оружия, этот успех не гарантирован от повторения в будущем, учитывая продвинутое состояние иранского ядерного предприятия. Кроме того, эта политика не была столь же успешной в борьбе с региональной деятельностью Ирана.

С течением времени для США могут возникнуть дополнительные осложнения — например, углубление военного сотрудничества Ирана с Россией или Китаем может повысить ставки любых военных действий Израиля или США. Кроме того, проведение такой политики означало бы отказ от возможности, которую предоставляет Вашингтону нынешняя слабость Ирана.

Дипломатия «фотосессии»

Иран может надеяться, что ему удастся избежать нынешней дилеммы, просто заручившись благосклонностью президента Трампа, предлагая исторические «первые шаги», такие как президентские встречи на высшем уровне, наряду с расплывчатыми заявлениями об отсутствии вражды и обещаниями в конечном итоге заключить соглашение, более сильное, чем JCPOA. Тегеран пойдет на такой гамбит, преследуя цель затянуть время и переждать момент уязвимости, а также, возможно, избежать ответных санкций.

Этот сценарий, несмотря на серьезные последствия, следует считать маловероятным, поскольку он потребует как молчаливого согласия Израиля, так и — что, возможно, еще более маловероятно — отказа Ирана от антиамериканизма, занимающего центральное место в идеологии режима.