Джеймс Ф. Джеффри. Автор - ведущий американский дипломат администрации Трампа на Ближнем Востоке

«Трамп ясно дал понять, что поддержит военные действия Израиля и Турции против Ирана и России в Сирии и будет полагаться в первую очередь на страны Персидского залива, Иорданию, Ирак и Израиль, чтобы противостоять Тегерану».

***

Как и в случае с предыдущими восемью президентами США, значительная часть внешней политики президента Дональда Трампа была сосредоточена на большом Ближнем Востоке. Несмотря на разговоры о прекращении «вечных войн» и повороте к Восточной Азии, основные национальные интересы неоднократно привлекали США обратно в этот регион.

Приоритеты Трампа на Ближнем Востоке мало чем отличались от приоритетов двух его предшественников: ликвидация оружия массового уничтожения, поддержка американских партнеров, борьба с терроризмом и содействие экспорту углеводородов. Однако в других отношениях его администрация, – в которой я служил посланником как в Сирии, так и в коалиции по борьбе с ИГИЛ, – наблюдала за заметным сдвигом парадигмы в подходе США к региону. Оба президента США – Джордж У. Буш и Барак Обама – проводили трансформационные кампании на Ближнем Востоке, основываясь на ошибочной вере в то, что, погрузившись политически и в военном отношении в тамошние государства, Соединенные Штаты смогут устранить глубинные причины исламистского террора и постоянной региональной нестабильности.

(Согласно мнению Джеффри, это было нереалистичной практикой. Он считает, что Ближний Восток – не Швейцария и там нельзя построить парламентские и правовые системы западноевропейского типа в обозримом будущем. Попытки это сделать являются дорогостоящим и обреченным на гибель проектом. По Джеффри, ближневосточная нестабильность и авторитарные режимы – это неотменимо. Ситуация тупика, когда США лишь поддерживают в регионе некоторый баланс и истощают своих главных противников – Иран, Россию и Асада (подобно тому, как они, поддерживая афганских партизан, истощали СССР в Афганистане) – является оптимальной с точки зрения США. – Прим.)

Хотя реальные политические взгляды Трампа часто было трудно угадать, его администрация пошла по другому пути, и с явным результатом. Сохраняя ограниченность американских целей, реагируя на неизбежные региональные угрозы, но в остальном работая, главным образом, через партнеров на местах, Трамп избежал ловушек, с которыми столкнулись его предшественники, продолжая продвигать американские интересы. Несмотря на всю партийную злобу в дебатах о внешней политике сегодня, эта новая парадигма должна и, вероятно, будет продолжать определять политику США. Она предлагает наилучший вариант сдерживания вызовов на Ближнем Востоке и приоритизации геополитических вызовов в других местах.

НОВАЯ СТРАТЕГИЯ

Большинство новых администраций выпускают Стратегию национальной безопасности, а затем быстро откладывают ее в долгий ящик. Но документ 2017 года, подготовленный Белым домом, предлагал новый план американской политики на Ближнем Востоке (и в мире), которому в целом следовала администрация Трампа. В целом стратегия предусматривала смещение акцента с так называемых бесконечных войн на великодержавную конкуренцию, в первую очередь с Китаем и Россией. Для Ближнего Востока этот принцип означал избегание запутывания в местных проблемах, в то же время отталкиваясь от близких и региональных опасностей. На практике это сводилось к сдерживанию Ирана и России при одновременном разгроме серьезных террористических угроз.

Следующий принцип – работать вместе с союзниками и партнерами в регионе, а не предпринимать односторонние действия, – был более сложным. Это было средство, а не цель. Трамп стремился положить конец центральному участию США в кампании по борьбе с ИГИЛ после падения Ракки, столицы группировки в Сирии, в 2017 году и сократить численность американских войск в Афганистане, передав обе миссии местным союзникам. Его военные советники хотели, чтобы Соединенные Штаты оставались участниками событий, в то время как другие гражданские лидеры стремились использовать американские силы в Сирии и Ираке в рамках более широких усилий Трампа по сдерживанию Ирана.

Большая часть внутреннего конфликта администрации была результатом этих конкурирующих целей: выйти из борьбы с терроризмом и расставить приоритеты или сосредоточиться как на террористах, так и на Иране. В конце концов, администрация остановилась на разумном компромиссе – крупном выводе войск, в то же время оставив в регионе силы, предназначенными исключительно для борьбы с терроризмом и ориентированной на Иран миссией.

Ограничивая американские цели, Трамп избежал ловушек своих предшественников, продолжая продвигать американские интересы.

В рамках этого второго принципа Трамп также ясно дал понять, что он поддержит военные действия Израиля и Турции против Ирана и России в Сирии и будет полагаться в первую очередь на страны Персидского залива, Иорданию, Ирак и Израиль, чтобы противостоять Тегерану.

Соединенные Штаты, в свою очередь, будут дополнять эти усилия в военном отношении, когда это необходимо, продавая оружие, нанося удары по террористам или наказывая президента Сирии Башара Асада за применение химического оружия.

Тем не менее администрация в целом осторожно относилась к использованию военной силы, особенно когда ни одна американская жизнь не была потеряна. Но когда Трамп все-таки решил действовать, американские войска фактически нацелились на Асада, террористические группы, а также на российских наемников и на поддерживаемых Ираном ополченцев (имеется в виду, например, уничтожение американцами асадовских, проиранских и российских подразделений в Дейр эз-Зор в 2018 году. – Прим.).

В обмен на несение этого дополнительного бремени администрация Трампа в значительной степени игнорировала внутреннее поведение важных партнеров, включая Египет, Турцию и даже Саудовскую Аравию, несмотря на убийство журналиста Джамаля Хашогги. Администрация также ясно дала понять, что открыто поддержит Израиль, когда дело доходит до палестинских вопросов, отменив давнюю американскую и международную политику в отношении поставок оружия, Голанских высот, Иерусалима и Западной Сахары. Эта политика привела к историческим Соглашениям Авраама между Израилем и несколькими арабскими государствами – сигналу о том, что регион выходит за рамки израильско-палестинского конфликта. (Соглашения Авраама – установление дипломатических отношений между Израилем и рядом арабских государства. Прежде такой процесс увязывался арабскими странами с решением палестинского вопроса, с прекращением израильской оккупации арабских районов Западного берега реки Иордан и созданием палестинского государства наряду с израильским. - Прим.).

ИРАНСКИЙ ВЫЗОВ

Задача сдерживания Ирана подвергла испытанию новую парадигму администрации Трампа. Трамп считал, что иранское ядерное соглашение 2015 года, заключенное при посредничестве администрации Обамы, было плохой сделкой; его продолжительность была ограничена, и региональные союзники жаловались, что оно не смогло решить проблему дестабилизирующего поведения Ирана на Ближнем Востоке. Соединенные Штаты вышли из соглашения. Хотя Тегеран ответил быстрым увеличением своей деятельности по обогащению урана (Ядерная сделка 2015 года предусматривала сохранение в Иране гражданских ядерных программ при отказе от военных; дальнейшие работы над обогащением урана были способом продвижения к созданию Ираном ядерного оружия. - Прим.), он не вышел из соглашения полностью.

Несмотря на риторику об обратном, последующая политика администрации не ставила целью смену режима в Тегеране, хотя некоторые политики рассматривали такую возможность. Политика «максимального давления» (кампания экономических санкций против Ирана) – это козырь, который был вынут, чтобы вынудить Иран к переговорам более широкого формата, переговорам, которые охватывали бы ядерную деятельность, ракетные программы и региональные поведение Ирана (поддержка Ираном в разных регионах воинственных проиранских ополчений. - Прим.). Политика США имела реальное влияние на иранскую экономику и его региональный авантюризм. Хотя Тегеран продолжал контрабандно вывозить нефть и газ из страны по сниженным ценам, санкции ограничили финансовую помощь, которую он мог предоставить своим союзникам в Ираке, Ливане и Сирии. Ни Китай, ни Россия не захотели спасать Иран, и европейцы мало что могли сделать, чтобы отомстить США, несмотря на их сопротивление.

Хотя оппоненты администрации утверждали, что Иран никогда не пойдет на широкие уступки, требования Трампа мало чем отличались от требований ранней администрации Обамы. В обоих случаях это были максималистские первоначальные переговорные позиции. Трамп, как и Обама, хотел договориться о сделке, но с принципиальной разницей: главным приоритетом Трампа было сдерживание регионального авантюризма Ирана и максимальное ограничение его ядерного потенциала – независимо от дипломатических ограничений. Если сделка возможна в рамках этих параметров, то так тому и быть. В отличие от администрации Обамы, которая ставила во главу угла достижение соглашения, Трамп рассматривал Иран как целостную угрозу и подчинял этой реальности всю конкретную политику, включая ядерное досье. Таким образом, он закрутил гайки (ввел антииранские экономические санкции. – Прим.), чтобы либо добиться выгодных для США условий сделки, либо, если нет, серьезно ослабить Иран.

Вердикт о том, сработала ли эта политика, еще не вынесен. Время и принятие собственных решений администрацией Байдена определят, откроет ли «максимальное давление» дверь для будущих уступок Ирана или просто подтолкнет Иран ближе к ядерному прорыву и дальше от любого согласованного компромисса.

СИРИЯ И ИРАК

Трамп объединил свою санкционную кампанию с попыткой противостоять региональной экспансии Ирана – особенно в Сирии и Ираке. В первом случае его администрация унаследовала от Обамы запутанную политику, которую впоследствии критиковали даже советники бывшего президента: одна часть этой политики свергала Асада с помощью вооруженной оппозиции, другая часть добивалась политического урегулирования при посредничестве ООН, а еще одна – разгрома ИГИЛ.

К концу 2017 года администрация Трампа разработала свою собственную политику в Сирии, опять же основанную на принципах противодействия региональным угрозам при работе с союзниками и партнерами: вытеснение Ирана, окончательное поражение ИГИЛ и разрешение гражданского конфликта в стране. Хотя американские военные сопротивлялись выходу за рамки своей миссии по борьбе с ИГИЛ, они в конечном итоге удвоили свои силы на северо-востоке и юге, чтобы еще больше расширить политику в Сирии, отказав правительству Асада и его союзникам в территории и ресурсах.

К 2020 году Соединенные Штаты создали устойчивую коалицию, хотя и стремились сократить свои прямые обязательства. Турция и вооруженные оппозиционные элементы в Сирии работали вместе с США над тем, чтобы лишить Асада решающей военной победы, а поддерживаемые США израильские удары по иранским целям в стране еще больше ограничили военные возможности режима Асада. Тем временем США возглавили крупную международную дипломатическую коалицию, поддержавшую политические усилия ООН по урегулированию конфликта, дипломатически изолировали Дамаск и сокрушили экономику этой страны санкциями. Однако, как и в случае более широкой политики в отношении Ирана, в которую вписывается Сирия, результатом стал тупик. В отсутствие переговорного решения грязная война на истощение, скорее всего, продолжится, но именно это в свое время сработало против СССР в Афганистане.

Тем не менее следующей администрации в Вашингтоне придется взвесить эти преимущества, сравнив их с другими рисками, включая издержки для гражданских лиц.

Задача сдерживания Ирана подвергла испытанию новую парадигму администрации.

Неудивительно, что политика США поставила Вашингтон в противоречие с Москвой, которая рассматривала Сирию в качестве основного места для возобновления дипломатических и военных действий на Ближнем Востоке.

В соответствии со своей целью противодействия региональным равным угрозам Соединенные Штаты неоднократно реагировали на российскую военную и наемническую деятельность на северо-востоке Сирии и помогали Турции отражать совместные сирийско-российские вторжения на северо-западе страны. Но оппозиция Турции местному сирийско-курдскому партнеру Соединенных Штатов на северо-востоке, Силам демократической Сирии (СДС), связанным (по мнению Турции - прим.) с Рабочей партией Курдистана, или РПК, осложнила эти отношения. Эта напряженность привела к короткому военно-дипломатическому инциденту в октябре 2019 года. Хотя Вашингтону и Анкаре удалось разрешить кризис, это продемонстрировало сложность работы через партнеров – будь то СДС или турки, партнеров, чьи планы могут выйти за рамки того, что Вашингтон мог бы поддержать.

(СДС, которыми управляют курдские ополчения, стали главным союзником США в Сирии в борьбе с ИГИЛ. Но вооруженные силы Турции и их сирийские союзники из джихадистских исламистских отрядов – антиасадовские боевики, вытеснили СДС и оккупировали ряд районов северной Сирии, что вынудило бежать из оккупированных регионов сотни тысяч курдов. – Прим.).

В Ираке Соединенные Штаты пытались изолировать свои военные усилия против ИГИЛ от более масштабной борьбы против Ирана. Однако местные ополченцы, лояльные Тегерану, начали наращивать свою кампанию против американских войск. Трамп в конце концов отомстил, убив незаменимого регионального паладина Ирана, командующего силами Кудс Касыма Сулеймани. Иран ответил ударом баллистической ракеты по американской базе, но не нанес серьезных потерь. В результате США одержали явную, хотя и не окончательную победу: американские войска остаются в Ираке, но ополченцы вроде «Катаиб Хезболлы» по-прежнему представляют там угрозу. Ирак остается самым нестабильным фронтом между Вашингтоном и Тегераном.

МОДЕЛЬ ДЛЯ БУДУЩЕГО

За последние четыре года администрация Трампа добилась двух крупных успехов на Ближнем Востоке – Соглашения Авраама и уничтожение территориального «халифата» ИГИЛ в Ираке и Сирии. Ей также удалось противостоять дальнейшей экспансии России в Сирии и других местах, понять непреходящую и многогранную угрозу региональной стабильности, которая исходит от Ирана, и мобилизовать коалицию для противодействия пагубному поведению Тегерана.

Хотя Трамп не решил иранский ядерный вопрос, Обама тоже не сделал это. Первоначальные ограничения ядерного соглашения на неограниченное обогащение урана Ираном быстро исчезли бы всего за пять лет. (В этом случае автор статьи ошибается. Ядерная сделка могла продлеваться, ее параметры могли согласовываться. И напротив, выйдя из ядерной сделки в одностороннем порядке и обрушив на Иран тяжелейшие санкции, подрывающие его экономику, Трамп заставил выйти из нее и Иран, который возобновил программу ядерных вооружений, что поставило мир на грань опаснейшей конфронтации. США и Израиль говорят, что не допустят создания Ираном атомной бомбы, но Иран работает над ней, что ведет к войне. – Прим.)

По современным ближневосточным стандартам все это вместе взятое – достойный политический результат. Трампу удалось сократить прямые обязательства и расходы США, и все это в тесном сотрудничестве с региональными союзниками. Тем не менее следующей администрации может быть трудно сохранить этот подход, переориентируясь на иранскую ядерную сделку. В настоящее время многие региональные союзники хотят продолжения давления США на иранскую экономику и на региональный авантюризм Ирана, и они хотят этого больше, чем немедленного возвращения США и Ирана к ядерной сделке (снятие с Ирана экономических санкций в обмен на его отказ от программы ядерных вооружений. - Прим.). Байдену нужно будет тщательно сбалансировать эти приоритеты.

Примечания

В своем интервью «Аль-Монитору» Джеффри говорит: «Самыми большими вызовами для Байдена будут Китай, Россия, Северная Корея, СВПД (Ядерная сделка с Ираном) и климат. Это пять больших вызовов. Номер шесть – это Турция, потому что Турция напрямую влияет на два из первых пяти: Иран и Россию. И это влияет на номер восемь или девять – терроризм. Турция – это очень важное государство НАТО. Радар НАТО, который является ядром всей системы противоракетной обороны против Ирана, находится в Турции. У нас там огромные военные силы. Мы действительно не можем «делать» Ближний Восток, Кавказ или Черное море без Турции. А Турция – естественный противник России и Ирана. Эрдоган – мыслитель великой державы. Он движется туда, где видит вакуум. Еще одна особенность Эрдогана заключается в том, что он безумно высокомерен, непредсказуем и просто не примет беспроигрышного решения. Но когда на него давят – а я вел с ним переговоры, – он становится рациональным фактором. Поэтому, если Байден видит мир так, как многие из нас сейчас, Турция становится чрезвычайно важной. Посмотрите, что [Эрдоган] только что сделал за восемь месяцев в Идлибе, Ливии и Нагорном Карабахе. Россия или ее союзники оказались в проигрыше во всех трех случаях».

Это указывает на возможное направление политики новой администрации США в отношении Турции. По мнению турецкого военного аналитика Метина Гурджана, около трети чиновников администрации Байдена настроены антитурецки, осуждая Эрдогана и Турцию за нарушения прав человека и атаки на курдских союзников США, в то время как около двух третьих мыслят приблизительно так, как Джеймс Джеффри.