Профессор Хамит Бозарслан отметил, что курдский вопрос представляет собой проблему отрицания, которая выходит за рамки границ, добавив, что Абдулла Оджалан сделал курдскую проблему и РПК легитимными, несмотря на игнорирование Турцией на протяжении ста лет
Заявляя, что курдский вопрос — это, прежде всего, вопрос отрицания, выходящий за рамки границ, профессор Хамит Бозарслан отметил:
«Оджалан сделал курдскую проблему и РПК легитимным явлением, которое Турция игнорировала в течение столетия».
Своим историческим заявлением от 27 февраля лидер Абдулла Оджалан поднял дискуссии о демократическом решении курдского вопроса в Турции на новую ступень. Этим заявлением он радикально поколебал государственную позицию, согласно которой «курдской проблемы не существует, есть лишь проблема террористов», и ясно обозначил историческую реальность и легитимность этого вопроса.
Профессор Парижской школы социальных наук и эксперт по Ближнему Востоку Хамит Бозарслан ответил на вопросы ANF об исторических истоках курдского вопроса и призыве лидера Абдуллы Оджалана.
— Сегодня вновь ведутся дискуссии о демократическом решении курдского вопроса. Лидер Абдулла Оджалан поместил свой призыв от 27 февраля в исторический контекст. Прежде чем перейти к этому призыву, что представляет собой курдский вопрос, который мы обсуждаем сегодня, и какой исторический контекст он имеет?
— Курдский вопрос — это, прежде всего, проблема отрицания. Курдистан — это регион, существующий более тысячи лет. Арабские и персидские источники также упоминают Курдистан.
В ходе исторического процесса известны такие события, как образование курдских эмиратов, формирование Курдистана между Османской и Персидской империями, а также разрушение курдских эмиратов в XIX веке. Однако превращение курдского вопроса в проблему началось с образованием новых национальных государств и принятием ими радикальной националистической политики. Эти государства насильно навязывали национальную идентичность, отказываясь признавать существование курдов, и тем самым отрицали сам курдский вопрос. Следовательно, курдский вопрос — это, прежде всего, борьба против этого отрицания.
Во-вторых, курдский вопрос — это неприятие самими курдами навязанного им статуса и их борьба за право быть субъектом, самостоятельно определяющим свою историю и судьбу. Без признания этого невозможно решить курдский вопрос. Более того, курдский вопрос — это не явление, которое можно свести исключительно к насилию; это процесс, начавшийся задолго до появления элемента насилия.
Курдский вопрос — это не проблема, возникшая в результате вмешательства империалистических держав. Напротив, курдское общество должно решать свою проблему самостоятельно. Для этого необходимо признание и узаконение исторических процессов субъективации курдов.
Здесь существуют два ключевых основания для легитимации:
Без понимания и принятия этих двух основополагающих принципов невозможно найти долгосрочное решение курдского вопроса.
— Как формировался курдский вопрос в первые годы существования республики? Как политика «одна нация, один язык» и реакция государства на восстания отразились сегодня?
— До того как начались эти восстания, курдский вопрос фактически отрицался. Возьмем, к примеру, проблему Шейх-Саида: до начала восстания Шейха Саида существовала конституция 1924 года, которая не признает курдский феномен. Были обещания, которые кемализм дал курдам. В 1919 и 1920 годах кемалистское движение нуждалось в курдах, но после 1921 года, как мы видим, ситуация полностью изменилась. Курдский вопрос по-прежнему не упоминался. Если посмотреть на события в Дерсиме и Кочгири, то там произошла очень серьезная резня.
Восстания начались в результате существующей политики и резни. Другими словами, они стали следствием политики отрицания. Все началось с того, что кемализм предал свои обещания курдам. Это также началось с согласия кемализма на раздел Курдистана. Совершенно необходимо изучать секретные отчеты государства за 1925 год: в них курды воспринимаются двояко. С одной стороны, они рассматриваются почти как биологический элемент, угрожающий туркам, как биологическая опасность, а с другой — как ресурс, который может демографически усилить Турцию. Однако, чтобы использовать этот ресурс, курдам предлагалось отказаться от своей идентичности и интегрироваться в турецкое общество. Поэтому я считаю, что этот вопрос связан не только с восстаниями.
Мы говорим о Турции в частности. Я думаю, что курдский вопрос в Турции играет ключевую роль. Этот вопрос определил прошлое страны и заблокировал ее дальнейшее развитие. Потенциально он может заблокировать и ее будущее. Или, напротив, если будет найдено решение, это станет фактором, который откроет для Турции новые пути. Однако подобный радикальный национализм наблюдается и в Сирии, Ираке, Иране. Курдское движение — это разделенное движение, поскольку мы имеем дело с обществом, которое само по себе разделено. Но, в то же время, с 1920-х годов в Курдистане существует объединяющее воображение. Курды реагируют на разделение, объединяясь на символическом уровне.
Ответом на это разделение стало создание курдской исторической концепции. Курдская историография может не быть признана традиционными историками, так как она основана на легендах и мифах. Однако она глубоко интернализирована. Осмысление карты, границ и флага — все это явления, объединяющие курдов. Мы сталкиваемся с феноменом единства, который преодолевает границы.
Вот почему я считаю, что обсуждение курдского вопроса в Турции крайне необходимо. В то же время важно признать, что курдский вопрос в Турции является частью более широкого курдского вопроса на Ближнем Востоке — его определенной и доминирующей частью.
— Итак, каковы решающие поворотные моменты в новейшей истории с точки зрения курдского вопроса? Какие периоды выделяются?
— Самым важным переломным моментом стало не только отрицание турецким режимом курдского вопроса в Турции и Османской империи, но и игнорирование курдского вопроса на Ближнем Востоке в целом. В 1960-х и 1970-х годах Турция заняла жесткую позицию по отношению к движению Барзани. Хотя при Озале произошли некоторые изменения, если посмотреть на 1990-е и 2000-е годы, Турция продолжала рассматривать Иракский Курдистан почти как врага и предприняла множество интервенций против этого региона.
Мы должны помнить о событиях, которые развивались после 2003 года: заявления «Курды — наши враги», «Киркук — турецкий и останется турецким», «провинция Мосул — туркменская и останется туркменской» были доминирующими до 2007–2008 годов. В последние десять лет враждебное отношение Турции к Рожаве особенно бросается в глаза. Турция не приемлет обретения Рожавой какого-либо легитимного статуса и проводит жесткую политику в этом отношении.
Переломные моменты наблюдаются не только внутри Турции, но и в рамках ее ближневосточной стратегии. Несмотря на широкую внешнюю политику, главной ее осью часто становится курдский вопрос. Например, кризис в отношениях с Россией в 2000-х годах и последующее сближение напрямую связаны с курдским вопросом. Почти полное разрушение Африна и интервенции, достигшие уровня этнических чисток, стали результатом договоренностей между Турцией и Россией.
Точно так же курдский вопрос является одним из ключевых факторов кризисных отношений Турции с США. Курдский вопрос — это не только проблема, влияющая на внутреннюю динамику Турции, но и фактор, вызывающий серьезные кризисы на Ближнем Востоке и в мировой политике, с которыми Турции трудно справиться.
— В каких исторических и социологических условиях возникла РПК, к изменению и преобразованию которой сегодня призывает лидер Абдулла Оджалан? Определило ли возникновение РПК упомянутый вами вопрос отрицания?
— Возникновение РПК было обусловлено историческими и социологическими факторами. Прежде всего, большое влияние оказали исторические условия. Чтобы понять формирование РПК, необходимо рассмотреть исторический фон, на котором возникла организация. Этот фон определялся социальными мобилизациями и пробуждением курдов в 1960-х годах. Сразу после этого произошел военный переворот 1971 года, который имел огромное значение для курдов. Ведь до 1971 года курдское движение верило, что курдский вопрос может быть решен в рамках конституции.
Однако переворот 1971 года ясно показал, что это невозможно. Другим важным событием стало поражение движения Барзани в 1975 году. Окончание пятнадцатилетнего повстанческого движения Барзани, которое было весьма успешным партизанским движением, привело к значительной радикализации среди курдов. РПК сформировалась в этих исторических условиях.
Существует также социологический контекст. 1970-е годы были периодом серьезного экономического кризиса в Курдистане, появления новой молодежи и ослабления старой интеллигенции. Новое поколение, возникшее в результате этого процесса, обладало сильной динамикой, которую можно назвать плебейской. Эта динамика вышла на первый план как фактор, способный к радикализации.
РПК была не единственным действующим лицом того периода. Вместе с Национальные освободители Курдистана (НОК), другой организацией, принявшей вооруженную борьбу, она стала одним из важнейших субъектов, прибегающих к насилию. Затем последовал государственный переворот 12 сентября 1980 года, который нанес тяжелый удар по курдской идентичности. В этот период РПК реорганизовала свою деятельность за пределами Турецкого Курдистана, в частности в Сирии и Ливане. Затем, в 1984 году, она начала повстанческое движение и партизанскую войну. Мало кто из наблюдателей предполагал, что это партизанское движение, начавшееся в 1984 году, может увенчаться успехом.
Однако курдская молодежь, прошедшая через подпольную социализацию в период после переворота 12 сентября, положительно восприняла это восстание и партизанское движение, быстро присоединившись к нему. С этого момента начался новый процесс вовлечения молодежи в движение, его символику и действия РПК. Со временем этот процесс расширился, привел к формированию курдского политического движения, а курдский вопрос приобрел гегемонистский характер в курдском обществе. Это также определило развитие событий в курдской диаспоре.
Как я уже сказал, 1970-е и 1980-е годы были критическими для курдского вопроса и возникновения РПК как с исторической, так и с социологической точки зрения.
— Мы говорим о вооруженной борьбе, которая продолжается уже полвека. Если говорить конкретно, чего добилась РПК за последние пятьдесят лет для курдского народа?
— Мы говорим о процессе длиною в полвека. Однако 1960-е годы были очень динамичными для Турции и Курдистана. РПК возникла на этом историческом фоне, одновременно продолжив это наследие и пережив разрыв с ним. Здесь существует диалектическая взаимосвязь: преемственность и бифуркация.
Бифуркация означает, что процесс радикализируется, доводится до конца и в то же время приводит к неизбежному разрыву. Для РПК этот разрыв был необходим, поскольку радикализация процесса делала его неизбежным. Однако последствия этого разрыва привели к гораздо более широким преобразованиям, которые вышли за пределы самой РПК.
Главным из этих последствий стало появление нового политического класса в курдском обществе. Политические группы среди курдов существовали и раньше. Например, в 1977 году курдский кандидат был избран мэром Диярбакыра. Существовали также курдские движения внутри других партий. Однако только с конца 1980-х годов появилось политическое движение, которое четко идентифицировало себя как курдское и стало гегемоном в значительной части Курдистана.
РПК была в центре этих событий. Одним из наиболее важных преобразований стала институционализация курдской политики. Сегодня мы говорим о политическом движении, которое нельзя считать независимым от РПК, но и нельзя сводить исключительно к ней. Например, существует политическое движение, сформированное в традициях Народно-трудовой партии (HEP) и Демократической партии (DEP), которое обращается к миллионам избирателей. Хотя это движение было сформировано в рамках, очерченных РПК, оно не является полностью частью РПК.
Особенно за последние 40 лет в курдском обществе произошла серьезная интеллектуальная трансформация. Курдский интеллектуальный слой, который был слаб в 1980-е годы, сегодня значительно укрепился. Курдская культура стала чрезвычайно яркой. Между разными поколениями происходит процесс как передачи, так и переосмысления.
Женское движение также является важной частью этой трансформации. Мы можем говорить о женском движении, которое существовало еще до РПК, но стало сильнее под ее влиянием. Сегодня между Курдистаном 1984 года и Курдистаном 2024 года существуют огромные социологические различия. Однако в этих изменениях сохраняются и элементы преемственности.
— Мы говорили о полувековой борьбе РПК и о том, что ей предшествовало. Сегодня мы столкнулись с историческим призывом лидера Абдуллы Оджалана. В одном из интервью, когда переговоры еще находились на стадии обсуждения, вы заявили, что существование и легитимность курдского вопроса все еще не признаны. Признано ли на данный момент существование курдского вопроса?
— Нет, он определенно не признан. Однако есть небольшие изменения по сравнению с тем, что было 5–6 месяцев назад. В этом изменении мы видим, что режиму пришлось заново легитимизировать Оджалана. Все осознали, что между Оджаланом и курдским вопросом существует тесная связь.
От Оджалана в его первых заявлениях ожидали, что он скажет: «Я основал и распустил эту террористическую организацию» и не упомянет курдский вопрос. Однако, взглянув на его заявления, мы видим, что он, напротив, говорит о многовековом курдском вопросе и считает партизанскую войну РПК не террористическим явлением, а феноменом насилия, который можно объяснить в историческом контексте. Поэтому послание Оджалана ясно: «Мы не террористическая организация. Курдский вопрос — это не террористический вопрос; курдский вопрос — это национальный вопрос».
Именно такая картина вырисовывается, если читать между строк этого призыва. Поэтому трудно предсказать, как долго еще можно будет отрицать курдский вопрос.
Однако, глядя на высказывания Эрдогана и министра национальной обороны, мы понимаем, что государство по-прежнему рассматривает курдский вопрос как проблему терроризма или империализма. Тем не менее стали появляться некоторые исключения и расколотые голоса.
Например, Нуман Куртулмуш — одно из тех имен, которые хоть как-то признают существование курдского вопроса. В своей речи в Эрбиле Бюлент Арынч был почти вынужден признать, что курдский вопрос — это национальный вопрос. В правящем блоке появилось больше разногласий, чем полгода назад. Можно даже заметить изменения в риторике Бахчели.
Даже тот факт, что Оджалана больше не называют «лидером террористической организации», а называют основателем РПК, свидетельствует о развитии событий. Иными словами, налицо определенный прогресс, но у государства пока нет институциональной политики, признающей курдский вопрос как легитимное явление.
Я называю эти изменения «малыми», потому что они еще не стали институциональными и не распространились на весь исторический контекст. Есть много небольших событий, таких как речь лидера Народно-республиканской партии (НРП) Озгюра Озеля, когда он принимал делегацию Партии народного равенства и демократии (ПНРД).
Приведут ли эти небольшие изменения со временем к новому институциональному пониманию, изменению государственного дискурса и легитимации курдского вопроса как в Турции, так и на Ближнем Востоке? Я все еще очень сомневаюсь. Однако очевидно, что процесс не должен быть заблокирован, несмотря ни на что. Или, по крайней мере, курдский фактор не должен быть тем, кто блокирует этот процесс.
— Вы оцениваете заявления лидера Абдуллы Оджалана в основном на основании того, что они не отразили в тексте или о чем не сказали. Вы обратили внимание на важные вопросы, когда говорили о процессах выхода РПК. Теперь, когда мы смотрим на призыв Оджалана, мы видим, что перед нами декларация, помещенная в исторический контекст. На данном этапе, как мы должны читать призыв Оджалана к изменениям и преобразованиям в РПК?
— На данный момент трудно понять, что происходит за кулисами. Однако если мы посмотрим на развитие РПК за последние двадцать лет, то увидим, что организация неоднократно заявляла, что время вооруженной борьбы подошло к концу и необходимо открыть новый исторический период.
Другими словами, мы сталкиваемся не с новым явлением, а с новыми условиями. Мирный процесс 2013–2015 годов потерпел крах по разным причинам: отказ Эрдогана и правящего блока от него, неприятие процесса радикальным национализмом в Турции и события в Сирии. Поэтому сегодня можно говорить о возможности открытия новой эры, но эта возможность по-прежнему сопряжена с неопределенностью.
Для того чтобы этот процесс перерос в постоянную трансформацию, некоторые аспекты должны быть продлены в долгосрочной перспективе, институционализированы и узаконены. Даже сейчас мы не можем быть уверены, что те, кто встретится с Оджаланом, не будут арестованы завтра. Другими словами, сложилась совершенно двусмысленная ситуация. Многое возможно, но нет ничего определенного.
С моей точки зрения, последние десять лет сердце Курдистана бьется в основном в Рожаве. Самый важный вопрос сегодня — это защита Рожавы и обеспечение ее статуса.
Если мы посмотрим на заявления Оджалана, то не увидим в них ни одного утверждения о том, что сирийские курды должны раствориться и стать обычными сирийскими гражданами или что Сирия должна снова стать «Сирийской Арабской Республикой». Напротив, призыв Оджалана, похоже, относится непосредственно к РПК и ее вооруженным отрядам.
Самым важным вопросом на данный момент представляется заставить Турцию признать легитимность Рожавы и разработать соответствующую «дорожную карту».
— РПК в своем заявлении после призыва своего лидера Абдуллы Оджалана заявила, что вопрос о сложении оружия может быть обсужден. Но что означает для РПК сложить оружие? Является ли это концом для РПК?
— Нет, это, конечно, не означает конец борьбы РПК. В любом случае, РПК продолжает существовать и будет продолжать свою борьбу.
Сегодня вооруженная деятельность РПК в основном ограничивается ответом на нападения турецкой армии. Однако в более широкой перспективе мы сталкиваемся с очень динамичным курдским обществом, особенно в Северном Курдистане и диаспоре.
В рамках этой социальной динамики 99 процентов мероприятий уже проводятся в невооруженных формах. И это не тайная или подпольная деятельность — напротив, она происходит открыто, на глазах у общественности.
Сегодня, когда курдский политик решает баллотироваться в мэры, он знает, что завтра его могут арестовать. Курдский журналист сталкивается с той же угрозой, если открыто выражает свою идентичность. Даже академик, написавший книгу для детей на курдском языке, может подвергнуться давлению и риску ареста.
Но, несмотря на все это, курдская община больше не является движением, загнанным в подполье. Напротив, самая большая динамика курдской политики и борьбы теперь развивается открыто. Курдское общество достигло этой точки, и уже невозможно сказать, что подпольная деятельность может быть определяющим фактором курдского движения.
Социальная динамика — это процесс, который сегодня происходит на глазах у всех.
