1 ноября отмечался Всемирный день Кобани. Сорхвин Макобыл командиром фронта Кания Курда во время обороны Кобани от Исламского государства* в 2014 году и получила там ранение, потеряв глаз. Сегодня Мако рассказала ANF о том, как она пришла из гор Ботана в Рожаву, и что произошло дальше:

«В 2014 году мы были в горах Курдистана. Имея самые ограниченные ресурсы – из возможностей связи у нас были лишь рации, – мы следили за ходом боев в Кобани. Мы курдские бойцы, и мы знаем, что такое война. В Кобани начались жестокие нападения на население – на женщин, детей и стариков. Как только стало известно о происходящем, многие революционно настроенные товарищи пожелали немедленно отправиться в Кобани. Многие поехали туда, оставив свои части, другие предложили отправиться в Кобани вместе. Потому что мы – защитники и бойцы своего народа. Услышав о массовых убийствах людей, все революционеры сочли, что у них есть право вмешаться. Отправиться в Кобани – это была революционная задача. Так мы и сделали. По дороге многих из нас брали под арест вражеские власти. Многие товарищи были ранены, не дойдя до города, но некоторые прибыли к Кобани. Когда мы пересекли границу, там была и Рукен из Силопи. Она была тяжело ранена в живот во время сражений и пересекла границу, чтобы получить лечение. Еёраны еще не зажили, но она очень хотела вернуться с нами. Дилпак из Амеда также был ранен, он получил пулевые ранения в спину и голову. Он тоже вернулся в Кобани. Оба они серьезно пострадали, но вернулись, чтобы оборонять город. Я обратила внимание на этих товарищей. Их ранения были очевидны, их нужно было лечить, им нужен был отдых, но они вернулись в бой. Это укрепило наш боевой дух, стало нашей моральной поддержкой. Слова Эрдогана «Кобани пал и падет снова» вызвали гнев у всех наших соратников.

Через турецко-сирийскую границу в Кобани

Мы пересекли границу. Никогда не забуду, как на границе ко мне подошел пожилой мужчина возраста моего отца и сказал: «Не ходи туда, ты умрешь! Все уходят из Кобани!». Я ответила ему: «Какой смысл жить, если нашей страны больше нет?». Он промолчал. Когда мы приблизились к пограничному заграждению, турецкие солдаты атаковали. У них было примерно 30 танков. Нас было очень много. Через границу решили перейти не только революционеры, но и простые люди. К тому времени, когда мы подошли к городу, 28 товарищей были ранены, получив огнестрельные ранения или пострадав от газовых снарядов. До Кобани дошло около 300 человек. Мы заплатили высокую цену, чтобы пересечь границу, но все равно питали большие надежды. Мы добрались до города в три часа ночи. В городе были видны только пыль, дым и огонь. Мы видели горящие и взрывающиеся автомобили, разрушенные дома и строения, огонь в которых еще не угас и продолжал гореть. Весь Кобани пылал. Не было ни одного места, где вы не слышали бы звуков выстрелов. Гаубицы, минометы и танки – вот что вы слышали каждую минуту. Пройдя через ворота Мюршит Пынар, мы зашли в один из домов и попали под обстрел ИГИЛ*. Больше половины товарищей взялись за оружие и заняли позиции. Я пошла в штаб и доложила о вновь прибывшей группе. В штабе я поняла масштабы боевых действий.

Я отправилась на фронт Кания Курда

Я поехала на фронт Кания Курда, и там я встретила хеваля(товарища) Гелхата. Первое, что мне сказали и друзья в штабе, и сам Гелхат: «Первые три дня старайся не падать. Через три дня ты поймешь, как воевать».

Когда я добралась до Кания Курда, я узнала о наших убитых и раненых. Это были люди, которые пришли в Кобани вместе со мной, мы были в одной группе – например, хевальМиран из Ширнака. Ещё один наш друг был ранен. Мы приехали вечером, а с утра один из них погиб, а другой получил ранение. Это подогрело моё желание возмездия.

После этого мы спешно составили план боя. Перед нами был микрорайон, который мы обязаны были взять. И когда я говорю «квартал», я имею в виду, что это место находилось всего в двух домах от нас. Продвинуться на два шага вперед означало немного приблизиться к освобождению Кобани. Будущая победа Кобани начиналась с двух домов. Мы начали вечером и к утру очистили эти дома и продвинулись дальше. У нас было несколько раненых. Наша тактика боя была хороша, но нам не хватало боеприпасов. Это была не война с применением тяжелого вооружения, вовсе не бой с использованием различных тактических приемов. Это был бой лицом к лицу. Мы сражались, используя ручные гранаты и АК. Ручных гранат и боеприпасов не хватало, поэтому у нас были раненые. Это был широкий фронт, на котором мы вели бой малыми силами. Вряд ли в истории найдется другой отряд или революционер, который сражался с танками, как некоторые наши товарищи, – представьте, что можно броситься под танк с двумя взрывпакетами, взорвать их и остановить танк. В Кобани мы сражались именно так. Наши товарищи противостояли бандам ИГИЛ, демонстрируя невероятную отвагу.

Взяв два дома, мы продвигались всё дальше с каждым днем. Наша тактика и методы продолжали совершенствоваться. Горы и город сильно отличаются друг от друга, и, когда дело доходит до сражений, необходимо искать новую тактику. Мы искали новые тактические приемы. Каждый день мы получали всё новый опыт ведения городских войн. Прежде мы никогда не участвовали в городских боях, и нам приходилось разрабатывать новые методы ведения боевых действий постоянно.

Они убивали детей, женщин и стариков

В Кобани столкнулись две идеологии. Одна – идеология истребления, отрицания прав народов и расправы с их ценностями, другая – идеология людей, пожертвовавших всем, что у них было, ради своего народа. Это была идеология тех, кто отдал жизнь ради спасения женщины и ребенка. Боевики грабили, мародерствовали, насиловали, устраивали массовую резню. Они сжигали людей заживо. Я видела своими глазами, как они обливали людей бензином и сжигали их. Когда они поняли, что теряют инициативу, они стали убивать мирных граждан ещё чаще. С вступлением в бой нашей группы из Алеппо ситуация начала меняться. ИГИЛ было сломлено, и они отчаянно сражались. Когда стало ясно, кто побеждает, враг был сломлен. В КанияКурде был местный базар. Там у нас было семь или восемь огневых позиций. На этом базаре они сожгли человека. Они вели психологическую войну, стараясь сломить нас морально. Я до сих пор слышу эти звуки, но тогда нужно было морально поддержать бойцов моего подразделения. Ведь мы люди, у всех нас есть чувства. Когда на наших глазах сожгли человека, мы не могли сдержать ярости. Один из пленных граждан ждал, когда мы придем к нему на помощь, и кричал. Тогда я обратилась по рации ко всем подразделениям, потому что они видели это в бинокль. Я сказала: «Сохраняйте боевой дух, ИГИЛ будет разгромлено». Если бы противник не истощил свои силы, он бы не прибег к психологическому давлению. «Собирайтесь, вечером мы предпримем новое наступление», – сказала я. Это был необходимо сказать, и после этого мы провели успешные операции. Они часто применяли такую тактику. Я видела эти методы. Подобное давление использовалось нередко.

Солнце вот-вот должно было взойти. Нас вызвали по рации, и мне приказали осмотреться на местности. Мы увидели три стула желтого, красного и зеленого цвета и три отрубленные головы на открытом пространстве. Мы стали выяснять, не попал ли в плен кто-то из наших бойцов, но все наши товарищи были на местах. По установленной радиосвязи мы поняли, что жертвами расправы стали трое мирных граждан. Нам фактически прислали сообщение: «Мы отрубим и ваши головы». Нам стало ясно, что ИГИЛ терпит поражение.

Хочу сказать, что до возраста зрелости я росла в исламской среде. Ислам – это культура и мораль, так мы его и усвоили. Никогда не забуду чудовищного зрелища – трехмесячного ребенка убили, пропустив палку через анус и вытащив изо рта. Когда мы открыли глаза утром, то увидели глаза ребенка, крошечные ручки которого висели на палке. В исламе младенцы – это ангелы. Дитя никогда не может быть орудием войны. Но это случилось в Кобани. Понимание ислама, как его видели боевики ИГИЛ, позволяло убивать ангелов. Каждое зверство, которое мы видели там, повлияло на нас, но в конечном итоге мы переплавили эту боль в силу ради победы в Кобани.

* - террористическая организация, запрещена в РФ