Великий интернационалист, он всегда был на сторонекурдов, которых любил всем сердцем и восхищался их стойкостью. Он говорил: «Это напоминает мне самого себя». Каждый раз, когда я навещал его в Гаване, первое, что он спрашивал у меня: «Как там курды?» Он относился к курдскому народу, как к родным людям. Всякий раз, когда мы встречались, мы не могли наговориться. 

Жена Даниэля Хильда стала для него опорой не только в эмоциональном плане, но и в творческом. «Вы принесли мне немного курдского çay?», - спрашивал Даниэль. Он пил чай, рассказывал о курдах, о курдском языке. Даниэль говорил на многих языках и был очарован силой слов. 

 

Он был очень заинтригован всей историей, рассказанной Эдвардом Сноуденом, и попросил меня принести несколько книг о нем. Даниэль рассказал, что у него была идея написать роман о мире, в котором мы живем, и нарушениямчеловеческих прав, которым мы постоянно подвергаемся.

 

Даниэль приехал на Кубу, потому что был вынужден скрываться от полиции за помощь коммунистической партии. 

 

Даниэль получил литературную премию в Кубе и её эквивалент в Уругвае. Кроме того, среди его наград множество и других – есть даже премия «Hammet» из США в 2014 году в номинации «Лучший детективный роман». Куба выдвинула его кандидатуру на Национальной литературной премии в 2016 году. Тогда он был с большим почетом представлен на гаванской книжной ярмарке.

 

Мы публикуем последнее интервью ним:

 

Расскажите о Вашем первом знакомстве с литературой?

 

Я полюбил читать, когда мне было 9 лет. Это было воскресенье, и моя мать наказала меня, запретив мне идти в кино. Я пропустил просмотр фильма Бутона Аббата и Лу Костелло. Хотя это были плохое голливудское кино, но это было очень популярно среди нас, детей района Монтевидео. Мой дядя, который жил в нашем доме, был студентом юридического факультета. Он увлекался философией и искусством. Это он тогда впервые посоветовал мне прочитать о приключениях Гекльберри Финна Марка Твена, чтобы как-то подбодрить меня после маминого запрета пойти в кино с ребятами. Он убедил меня, что я не смогу оторваться от этой книжки. И действительно, я не смог! С тех пор, думаю, и началась моя любовь к литературе, с тех пор, я не провел ни одного дня своего детства и юности без чтения какой-нибудь фантастической книжки.

 

Мой путь к писательству был довольно необычным. Я хотел быть писателем первые 40 лет своей жизни. Я начал 14 романов, но не смог закончить ни одного. Я бросил писать романы внезапно и только для того, чтобы доказать самому себе, что я смогу написать что-то лучше, чем просто большой роман, как тот опубликованный на Кубе и очень высоко оцененный прессой. Я написал шпионский роман, который в конечном итоге стал мировым бестселлером в «социалистическом» мире. Буквально за одну ночь эта маленькая работа превратила меня в успешного писателя, и после этого я не хотел заниматься ничем другим, кроме писательской деятельности.

 

Что Вас вдохновляет на создание сюжетов?

 

Вообще, я считаю, что меня интересует то, чего я не могу понять в поведении кого-то. И пытаясь понять это поведение, я в конечном итоге строю литературный сюжет. Я приведу вам пример. Когда я жил на четвертом этаже дома с видом на море, каждый вечер, на закате, я наблюдал за молодым человеком. Ему было лет 25. Вместо того, чтобы закидывать удочку с берега, он привязывал один конец веревки к побережью, а другой конец брал в левую руку и плыл дальше от берега, не замочив голову. Конечно, мальчик был объектом насмешек. Местные рыбаки считали его невежественным и безумным. Никто в здравом уме не будет плавать в это время в глубоких водах, когда акулы приближаются к побережью в поисках чего-нибудь поесть. На самом деле акулы никогда этого не делали, и это была ложная опасность, но среди рыбацких сказок и легенд был и этот миф, и многие поверили в него. Я тоже в это верил, и в итоге написал роман о психопате, которому для наслаждения сексом нужно было возбудить себя подобной опасностью. Если бы он этого не сделал, он был бы импотентом. Роман назывался «Primero muerto queimpotente» («Лучше быть мертвым, чем импотентом»). Однако я никогда не публиковал его с этим названием. В итоге я изменил роман. Но причиной этого была моя попытка логически объяснить абсурдность его своеобразной «рыбалки» с риском для собственной жизни.

 

Вы называете себя гражданином Уругвая и Кубинским писателем. Как вы описываете идею «идентичности» и как вы представляете ее в своих персонажах?

 

Разумеется, существует представление о «национальной идентичности» как о группе признаков народов. Народы чаще всего рассматриваются как однородные человеческие коллективы, объединившиеся по национальному признаку. Я много лет жил и работал во многих странах Нашей Америки (Nuestra America, прим. – писатель имеет в виду свою родную Латинскую Америку). У жителей в разных странах я приобретал «местный колорит», который можно оценить в моем лексиконе, кулинарных вкусах и других вещах. Я чувствую не только Уругвай и Кубу, я также чувствую Аргентину, Чили, Перу, Бразилию, Боливию, Венесуэлу, Колумбию и многие другие страны. Я чувствую себя латиноамериканцем.  

 

Почему Вы приехали на Кубу? Как Вас встретили в литературной среде? 

 

Я приехал на Кубу, чтобы сбежать от полиции. Я тогда работал с Колумбийским партизанским движением. Какой-то информатор сказал полиции, где я нахожусь, но, к счастью, друзья предупредили меня об опасности, и, поскольку я не видел другого способа убежать, я угнал небольшой самолет и полетел на Кубу, которая с января 1959 года стала символом латиноамериканского освобождения. У меня были связи с Кубой, так как я был бойцом Уругвайской Коммунистической партии.

 

Что касается литературной среды в то время, я встретил двух моих личных вдохновителей: Алехо Карпентье и Николаса Гийшена. У меня не было связей с другими выдающимися литературными деятелями того времени. Конечно, был тогда один из крупнейших поэтов нашего языка – блестящий эссеист, патриот и политический провидец, кубинский национальный герой и «апостол» -- Хосе Марти.

 

Как бы вы подытожили свою работу на сегодняшний день?

 

Я начал с политических приключений, того, что советы называли «детективным политическим романом», который отличается от криминальных романов капиталистического мира, потому что он основан на реальных фактах. В нем фантастика играет определенную роль, но в некотором смысле она обусловлена уважением к нерушимым историческим рамкам, к контексту. Это особенный жанр весомой воспитательной ценности особенно для молодежи. Мой первый роман, опубликованный на Кубе, «Joy» («Радость»), относится к этому жанру. У меня также есть определение и для исторических романов, биографий и того, что я называю «кубинская авантюра». Однако эти четыре жанра взаимосвязаны. В романе вы можете найти значительные эстетические и стилистические особенности исторического романа, в то время как в исторических сюжетах вы всегда найдете историю преступности, неизвестность или сильный эротизм «кубинской авантюры». И в биографическом жанре я становлюсь гораздо ближе к символической фантастике, чем к документальной сказке.

 

Пользуетесь ли вы «real meravilloso» («настоящим чудом», прим. – здесь идет речь о литературном приеме)?

 

Хотя Алехо Карпентьер и «Сто лет одиночества» представляют, на мой взгляд, одни из шедевров литературного творчества на испанском языке после Сервантеса, мои романы принадлежат к тенденции, которую я называю «реализм, заслуживающий исключительного доверия».

 

Почти всегда моими главными героями являются особенные люди. Они действуют в необычной обстановке и очень сложных сюжетах. Однако я запретил себе нарушать свое главное правило –писать только о возможном и правдоподобном. Я никогда не прибегал к тому, что сейчас очень часто используется в современной литературе и кино, где душа умершего человека, например, наблюдает за тем, что происходит вокруг его гроба во время похорон. Конечно, я не критикую эти методы, и в некоторых случаях они были чудесно использованы; от Гомера и античной трагедии, до Данте и Шекспира. Но это самые гениальные примеры использования таких приемов.

 

В «кубинской авантюре» многие из главных действующих лиц противоречат своим же ценностям, и находятся на грани или живут на задворках. Почему вы описываете их таким образом?

 

Я верю в доброту социализма и в своих романах я всячески защищаю его. Но я очень осторожен в этом. Когда дело доходит до кубинских реалий, я всегда помню, что, несмотря на бессонные ночи революции во имя защиты граждан, некоторые из революционеров кончили очень плохо. Когда вы рождаетесь в семье, обремененной неизбежным наследием отсталости, угнетения, насилия, сексизма, эгоизма, оппортунизма… Когда ребенку не повезло в школе, потому что его учителя были аморальными и оппортунистическими, плохо обращались с детьми и требовали подарков... Это, к сожалению, всё было и до сих пор происходит на Кубе. Надо разоблачать это. Литература обогащается контрастами, противоположностями, поэтому я привык апеллировать к некоторым врожденным добродетелям человека, которые, несмотря на унаследованные им пороки и ненависть к революции, позволяют сохранить чувство справедливости, любви к друзьям, сохранить способность рисковать своей жизнью, защищая общее дело. Это было моим намерением, когда я создал Бини, главную героиню "El rojo en la pluma deloro": она молодая асоциальная девушка, которая не учится, не работает и не мечтает поехать в США. Когда-то она сама занималась проституцией и несколько раз была в тюрьме за разные преступления. Тем не менее, она может полностью отказаться от эгоизма, чтобы поймать мучителя, который причинил вред одному из ее клиентов, политзаключенному в Аргентине.

 

Криминальный и шпионский жанр позволяет провести почти журналистское расследование в смысле описания политического и социального контекста. В этом смысле может ли писатель быть своего рода Эмилем Золя и «переписывать» его знаменитую статью «J'accuse» (прим. – знаменитую статью французского писателя «Я обвиняю»)?

 

Действительно, теперь, когда вы спрашиваете меня об этом, я понимаю, что я использовал эту статью более одного раза. В частности, я помню два рассказа: «Все из-за чертова испанца», где я рассказываю о наемнике из Сальвадора,завербованного Посадой Каррилесом, который в 1997 году заложил несколько бомб в разных отелях Гаваны, и «Прямой угол в 70 градусов», об одном из Пяти героев, прибегших к самовнушению, чтобы вынести ужас заточения в камере. Обе истории имеют некоторые отсылки к «Я обвиняю». Они против систематических пыток, используемых в США, государстве, провозгласившем себя защитником демократии и прав человека.

 

И в своих книгах, и в жизни вы всегда поддерживали кубинскую революцию: приходилось ли вам расплачиваться за свои взгляды? Например, сталкивались ли вы с запретом на публикацию или распространение вашей работы.

 

Да, определенно так. Я уверен, что если я напишу сегодня роман, в свои 83 года, где скажу, что Куба действительно ввела меня в заблуждение после 45 лет жизни здесь, что это не священная земля социализма, я стану суперзвездой! Мои книги будут мгновенно переведены на различные языки и проданы по всему миру.

 

Тем не менее, вы были удостоены наград, в том числе и в США. Насколько важны для вас литературные премии?

 

Я должен признать, что они в определенной степени тешат мое тщеславие. Для писателя третьего мира выиграть 50 тысяч долларов ни с того ни с сего, ну, это не мелочь. Я не говорю, что деньги – это все, наоборот! Но это помогает успокоиться.

 

Ваша последняя книга — это биография Рауля Сендик, лидера уругвайских партизан.

 

Я восхищаюсь Сендиком за его характер и смелость; за его знания, за его мастерство анализировать социальные явления, а также потому, что он указал нам, насколько плохо мы, коммунисты и социалисты в Уругвае, относимся к классовой борьбе. Однако некоторые из его ошибок, как массового лидера, я не могу защищать. Но все же я считаю его самым значительным «Кихотом» Уругвая.