Еще в начале сентября турецкие СМИ били в барабаны войны, когда обострилась напряженность в отношениях с Грецией по поводу газовой разведки в Восточном Средиземноморье. Проправительственные СМИ, в частности, бурлили комментариями о том, что военная мощь Турции превосходит военную мощь Греции и что Турция легко выиграет войну со своим соседом. Те же самые проправительственные комментаторы и отставные генералы теперь восхваляют достоинства дипломатии и диалога, обвиняя тех, кто не может изменить мелодию, в содействии напряженности и войне.

Такие резкие повороты в ключевых вопросах национальных интересов стали тревожно частыми в Турции с тех пор, как президент Реджеп Тайип Эрдоган принял на себя сверх-полномочия в 2018 году, показывая, что внешняя политика Анкары попала в ловушку краткосрочности и становится все менее предсказуемой.

Более того, почти все в Анкаре считают себя вправе высказываться по вопросам внешней политики. Пресс-секретарь президента и начальник связи, а также министры обороны, экономики, энергетики и даже внутренних дел готовы раздавать комментарии. Разглагольствования, направленные против противников Турции сегодня очень популярны в Анкаре. Внешнеполитическое бахвальство, по-видимому, стало легким способом для членов правящей Партии справедливости и развития (ПСР) повысить свой авторитет и продвинуть вперед свою политическую карьеру. Это, как правило, безрисковые популистские декларации.

Среди частых поворотов и какофонии сообщений внешняя политика Анкары представляет собой царство непоследовательности и путаницы.

В последние два года Эрдоган взял на себя ответственность за все резкие внешнеполитические шаги, включая военную операцию Турции на северо-востоке Сирии в октябре 2019 года, ее морскую сделку с Ливией в следующем месяце и усилия по утверждению себя в Африке и Восточном Средиземноморье. Но когда речь заходит о менее известных событиях, таких как возмездие Вашингтона за покупку Анкарой российских систем ПВО с-400, дерзкое письмо президента Дональда Трампа Эрдогану по Сирии, убийство 36 турецких солдат в результате удара в Идлибе или милитаризация Грецией Эгейских островов у берегов Турции, никто не несет ответственности (перед общественностью) за происходящее.

Короче говоря, внешняя политика стала инструментом для отмывания имиджа Эрдогана, в результате чего она стала высоко персонализированной.

Например, 17 сентября пресс-секретарь президента Ибрагим Калин назвал решение Анкары вывести исследовательский корабль из спорных вод Средиземного моря личным жестом Эрдогана в адрес Греции. «Наш президент снова дал шанс дипломатии. Надеюсь, греческая сторона воспользуется этим как возможностью для продвижения переговоров», – сказал он.

Серьезным последствием внешнеполитической позиции Эрдогана, которая стала отражением его вспыльчивого и поляризованного стиля во внутренней политике, является эрозия институционального процесса принятия и исполнения решений по вопросам внешней политики. Институциональный потенциал Министерства иностранных дел серьезно подорван и чрезмерно политизирован, в том числе в результате непотизма – соответствующих назначений и повышений по службе.

С 2018 года разрыв между мечтами или желаниями Анкары и реальностью на местах (или реальной политикой) также увеличился. Анкара одержима мыслями о «порче игры» другим ее участникам, а не о внешней политике, основанной на ее экономическом и военном потенциале. Оборонительная, статусная ориентация внешней политики Турции в прошлом вряд ли была лучшим образцом эффективности, но ее нынешний наступательный, ревизионистский бренд лишен как долгосрочной стратегии, так и потенциала, соответствующего амбициям, что делает выбранный курс чрезвычайно рискованным. Из-за своей неспособности выработать реалистичную, рациональную и стратегическую основу внешней политики Турция все больше попадает в международную изоляцию, пытаясь компенсировать свое рискованное одиночество ревизионистской военной активностью.

До 2010-х годов Анкара очень ограниченно использовала военную силу для управления сложной средой, где присутствовало множество угроз. Его главным приоритетом был 40-летний внутренний конфликт с Рабочей партией Курдистана (РПК). Дипломатия и сдерживание использовались для того, чтобы заморозить соперничество в Восточном Средиземноморье и в кипрском конфликте. Положение стало меняться летом 2018 года, когда Эрдоган принял широкие полномочия в рамках новой системы исполнительного президентства.

Принятие Турцией политических методов, связанных с игрой мускулами, коренится в глубоких преобразованиях ее внешней среды и в ее внутренней динамике.

Восприятие внешней угрозы сместилось на восток и юг, из-за представления о растущих проблемах в Восточном Средиземноморье, Ираке, Северной Африке и Сирии, а также из-за стратегической конкуренции с Египтом, Россией, Саудовской Аравией, Объединенными Арабскими Эмиратами и другими региональными державами. Анкару особенно нервировала пассивность НАТО на ее южном фланге во время сирийского кризиса. Полагаясь на курдские Отряды народной самообороны (ОНС) для борьбы с «Исламским государством», западные державы игнорировали мнение Эрдогана (рассматривавшего их как «продолжение РПК»). Кроме того, среди турецкой правящей элиты существует распространенное и устойчивое ощущение того, что западный блок безопасности не смог адекватно поддержать Анкару во время и после попытки государственного переворота в июле 2016 года.

Милитаризацию внешней политики обусловил также ряд внутренних факторов.

Во-первых, внешняя политика стала важнейшим элементом политической повестки Анкары с тех пор, как вступила в силу система исполнительного президентства. Военные действия за рубежом пользуются сильной народной поддержкой и помогают поддерживать популярность Эрдогана. В частности, его принятие более националистического дискурса внутри страны помогло укрепить его фактическую коалицию с ультранационалистической Партией националистического движения (ПНД).

Во-вторых, военная дислокация за рубежом пользуется популярностью у самих вооруженных сил. Это повышает моральный дух и мотивацию за счет дополнительной оплаты и возможностей продвижения по службе, а также дает ценный опыт в совместных операциях различных родов войск.

Третьей внутренней движущей силой более милитаристского подхода Турции к внешней политике является ее роль в гармонизации связей между военным и гражданским руководством. И те, и другие согласны с необходимостью укрепления военного потенциала и оборонной промышленности Турции. Военные больше озабочены техническими аспектами этого консенсуса в рамках процесса трансформации и реструктуризации под названием «Видение 2033». Политики, между тем, стремятся использовать этот новый потенциал и энергию во внутренней и внешней политике. Они также надеются, что сохранение армии, занятой своим делом за границей облегчит гражданский контроль над военными, поскольку генералы сосредоточены на внешних, а не внутренних делах. Наконец, бум в турецкой оборонной промышленности позволяет Анкаре проводить более независимую стратегию и демонстрировать свои оборонные системы с целью международного маркетинга.

Фундаментальные проблемы турецкой внешней политики сегодня можно резюмировать следующим образом: ей не хватает масштабной стратегии, и она попадает в ловушку краткосрочности.

Внешняя политика все больше становится инструментом повседневной политики внутри страны. Сформировался популистский подход к ней, который ставит во главу угла внутреннее потребление и таким образом приклеивает внешнюю политику к внутренней политической повестке дня правительства.

Причем, подход к внешней политике становится все более персонифицированным, повторяя поляризационный и популистский подход Эрдогана у себя дома.

Сфера иностранных дел стала тесно переплетаться с планированием политической карьеры, поскольку политики ПСР теперь легко назначаются послами или на другие зарубежные посты.

Процесс принятия решений зачастую лишен всесторонних консультаций и прозрачности, что приводит к неопределенности, произвольности и непредсказуемости внешнеполитических решений.

Все высокопоставленные лица в Анкаре чувствуют себя свободно, стремясь войти в сферу внешней политики, что часто приводит к путанице сообщений, исходящих от них. Для иностранных акторов, особенно на Западе, это может создавать запутанность в отношении того, кто является их собеседником с турецкой стороны, и подпитывать их восприятие углубляющегося кризиса управления в Анкаре.

Каковы будут настроения в Турции на следующей неделе в отношении Восточного Средиземноморья? Останется ли она привержена диалогу или обратится к разжиганию войны? На такие вопросы становится все труднее ответить, поскольку семь дней – это слишком большой срок во внешней политике Турции.