Пройтись сегодня по площади Тахрир, сердцу египетской революции 2011 года, значит пройтись по пустому дому с привидениями. В течение тех 18 дней беспорядков атмосфера чередовалась между праздничной и пугающей. Молодые люди пели, плели интриги и свободно говорили о политике. Бандиты на верблюдах проезжали мимо Египетского музея и бросались головой вперед в толпу. В течение многих лет после ухода Хосни Мубарака площадь оказывала притягательное воздействие. «Назад на Тахрир» служило мантрой для активистов всякий раз, когда демократические преобразования в Египте казались проблематичными.

В 2013 году армия положила всему этому конец, и теперь площадь напоминает представление военных об общественном пространстве. Она похорошела: свежая краска на зданиях, ухоженная трава и центральная кольцевая развязка с обелиском. Площадь очищена от людей. Охранники отгоняют всех, кто задерживается слишком долго.

К югу от площади находится Мугамма – здание и бюрократический центр. Там бесчисленные египтяне тратят бесчисленные часы и платят бесчисленные взятки за оформление официальных бумаг. Мугамму переносят в новую грандиозную столицу в пустыне. Севернее находится неоклассический музей, здание, которое приводило в восторг целые поколения туристов. Его сокровища тоже перевезут в новый музей на плато Гиза стоимостью $1 млрд. Хотя Тахрир все еще заполнен транспортом, на нем не чувствуется жизни, как будто правители Египта надеялись на физический разрыв с хаосом десятилетней давности.

Поэтому вполне уместно, что на площади находится Лига арабских государств – учреждение, созданное в 1945 году, которое сегодня кажется памятником более ранней эпохи. Построенная на месте старых британских казарм, Лига была кивком в сторону арабской националистической волны середины 20 века и роли Египта в ней. Однако спустя 75 лет после ее основания она не оправдала надежд арабов. Волна национализма пошла на убыль, ну а место Египта в регионе изменилось. Когда проходишь мимо здания, вступая в жуткую пустоту Тахрира, напрашивается вопрос: даже национальная идентичность на Ближнем Востоке находится сегодня под вопросом, так что же такое арабский мир?

До прихода ислама арабы были просто арабоязычными кочевниками Аравийского полуострова и Месопотамской пустыни. Затем завоевания исламских халифатов распространили их язык и веру далеко, до территорий современных Испания и Пакистана. Но последний халифат пал в 16 веке под ударами османов, начав 400-летний период, когда большинство арабов находились под властью чужаков.

К 1800-м годам османское правление начало надоедать. Арабские интеллектуалы с разочарованием смотрели на технологический и политический прогресс Европы, который, казалось, опирался на труды более древних арабских мыслителей. Османская империя чувствовала себя застойной и все более тяжелой. Результатом этого разочарования стал арабский национализм, идеология, которая утверждала, что историческая арабская нация, связанная узами языка и культуры, готова к обновлению, если только сможет сбросить турецкое иго.

Чтобы воплотить это на практике, потребовалось еще столетие. По мере того как Османская империя ослабевала, европейские державы разделили арабские территории. Великобритания и Франция провели произвольные границы, которые сохраняются и по сей день, и неоднократно нарушали обещания уйти и предоставить арабам независимость. Однако в десятилетие после Второй мировой войны арабы, наконец, взяли под контроль свои национальные государства. Возможно, некоторые границы были бессистемными, но они были суверенными, впервые за многие века, и их граждане жаждали роста и развития, а также представительного правительства.

Затем последовали продолжавшиеся десятилетиями усилия по созданию экспансивной, транснациональной арабской идентичности. Арабский национализм стал восходящей идеологией региона. Его главный конкурент, исламизм, нашел свое собственное панарабское воплощение в «Братьях-мусульманах». Лига арабских государств была призвана интегрировать регион, превратить его в единое целое и обеспечить независимость арабских государств. Конфликт с Израилем стал ориентиром: совместная военная борьба для одних, идеологическое дело для всех.

Вдали от политики средства массовой информации помогли сформировать общую культуру. Египетское кино приобрело всеобщую популярность. Из кафе и автомобильных радиоприемников от Туниса до Багдада доносился призрачный голос Файруз, самой знаменитой ливанской дивы. Выходили панарабские газеты, вещала каирская радиостанция Sawt al-Arab («Голос арабов»), которую можно было услышать во всем арабоязычном мире.

Арабская весна, начавшаяся в 2010 году, также была панарабским начинанием. Самосожжение уличного торговца в Тунисе положило начало протестам во многих странах региона, где их распространению способствовал финансируемый Катаром спутниковый новостной канал «Аль-Джазира», популярность которого возросла по мере распространения беспорядков. Лозунги и тактика переходили из одного места в другое. Демонстранты в одной стране скандировали слова солидарности со своими сородичами в другой стране.

Полые столпы

Однако это также показало, насколько полыми были столпы панарабизма. Лига арабских государств не сыграла никакой роли, разве что стала предметом шуток в социальных сетях. Арабский национализм, долгое время ассоциировавшийся с безжалостными диктаторами и непродуманной социалистической политикой (политика государственного социализма заключалась в том, что чиновно-бюрократический госаппарат становился хозяином фабрик, земли и университетов, развивал армию, светское образование и эксплуатировал рабочих и специалистов на государственных заводах, присваивая и инвестируя результаты коллективного труда, – прим.) был уже дискредитирован; он не являлся объединяющей идеологией.

Исламисты претендовали на право управлять страной, но их раскол и некомпетентное правление поставили их репутацию под угрозу. А борьба с Израилем потеряла свою актуальность, поскольку арабы обратили свой гнев на собственных правителей, которые за последние десять лет убили гораздо больше людей, чем когда-либо убивал Израиль.

Региональный порядок, сложившийся в последнее десятилетие, имеет три характерные особенности.

Во-первых, это внешняя слабость многих арабских государств: все самые могущественные страны Ближнего Востока (Иран, Турция, Израиль, – прим.) – неарабские.

Вторая особенность – их внутренняя слабость. Молодое население и непродуктивная экономика представляют собой экзистенциальную угрозу, которая часто требует жестких репрессий. Помимо стран Персидского залива, арабский мир представляет собой череду несостоявшихся и терпящих крах государств.

Наряду с этими кризисами легитимности и управления, существует третий: кризис идентичности. Не имея идеологии или институтов, которые могли бы скрепить регион, многие государства скатились к узкому, корыстному национализму. Спросите молодых арабов, что значит быть арабом, и многие с трудом найдут ответ. «Сидеть в очередях за топливом», – говорит журналист из Бейрута. «Желание эмигрировать», – говорит египетский бизнесмен. «Это тоска по дому», – предполагает ученый из Бахрейна. Спустя два столетия после того, как арабские интеллектуалы мечтали о процветающем, суверенном и едином регионе, главной нитью, связывающей людей от Марракеша до Маската, часто является общее чувство несчастья.

Послевоенная эпоха вряд ли была мирным временем на Ближнем Востоке. Но именно тогда арабы заняли центральное место в своих собственных конфликтах. Сегодня регион разделен на три лагеря, каждый из которых возглавляет мощное неарабское государство.

Иранский лагерь называет себя «осью сопротивления». Он считает союзником сирийский режим, а также большие шиитские ополчения в Ираке, Ливане и Йемене.

Далее идет поддерживаемая Турцией группировка, корни которой уходят в суннитский исламизм. Катар – ее ближайший арабский партнер; он также имеет влияние в Ливии, на севере Сирии и среди диаспоры. (К этой группировке примыкают Пакистан и Азербайджан, – прим.).

Против них выступают монархии Персидского залива. Богатые и стабильные, но опасающиеся за свою безопасность, они связали свою судьбу с третьим неарабским государством: Израилем, самой сильной (в военном и научно-техническом отношении, – прим.) страной региона. (К этой группировке примыкает Индия, – прим.).

В этом соревновании не было победителей. Годы гражданской войны сделали Ливию, Сирию и Йемен неузнаваемыми и вряд ли их можно назвать сегодня суверенными государствами. Иракское правительство, сформированное в результате американского вторжения в 2003 году, стоит в стороне, пока поддерживаемые Ираном ополченцы грабят казну и убивают критиков. Ливан погрузился в депрессию, которая считается одной из худших в истории. На долю арабского мира приходится 5% населения планеты, но почти 50% беженцев и 25% внутренне перемещенных лиц.

Большинство арабских стран страдают от крайней бедности, безработицы и низкого уровня базовых услуг. Египтяне свергли одного диктатора только для того, чтобы приветствовать другого. Тунисцы построили единственную в арабском мире представительную демократию, но даже она сейчас находится под угрозой. В обеих странах в 2020 году уровень безработицы был выше, чем в 2010 году, а отношение долга к ВВП – выше. Даже страны Персидского залива, относительные оазисы стабильности, опасаются разрушения своих экономических моделей рантье. За исключением, возможно, Объединенных Арабских Эмиратов (ОАЭ), никто из них не придумал, как построить процветающую арабскую экономику в постнефтяном будущем.

В арабском языке есть два слова для обозначения национализма: qawmiyya, от слова qawm, которое обозначает группу людей, не связанных границами, и wataniyya, от слова watan, которое часто переводится на английский как «родина». Арабский национализм 20-го века стремился стать первым, даже если реальность не соответствовала этому. «Арабский мир» – это обширный регион, включающий до 22 стран и более 400 млн. человек, и еще много арабов рассеяны в далеких диаспорах.

Однако фракционность региона не была неизбежной. Иностранные державы несут за нее определенную ответственность. И Америка, и Советский Союз поддерживали неэффективные арабские режимы во время холодной войны. С 2003 года американская политика была непоследовательной, но почти всегда ужасной. Прямая линия связывает вторжение в Ирак с появлением «Исламского государства» (запрещена в РФ, – прим.) десять лет спустя.

Для арабских правителей честолюбивые разговоры о единстве часто становились предлогом для вмешательства больших государств в дела малых. Коррупция и некомпетентность привели даже богатые энергоресурсами страны в состояние упадка. Автократы не инвестировали в образование, подавляли гражданское общество и разжигали внутренние разногласия, что практически гарантировало неудачу попыток создания демократий (западного образца, – прим.).

То, что существует сегодня, – это все больше второй вид национализма (замкнувшегося в национальных границах; wataniyya). Лига арабских государств продолжает существовать, но она не создала торговых и туристических связей, которые объединили бы регион. И, далеко не способствуя региональному единству, появился новый урожай автократических правителей, выживших или появившихся после «арабской весны». Они пытается удержать расползающиеся национальные идентичности в своих собственных странах.