В 1977 году, после многих лет политического удушья, в стране начались волнения, которые вскоре пробили стену. В мае ряд видных судей, интеллектуалов и либеральных оппозиционеров начали публиковать серию открытых писем высокопоставленным министрам с описанием проблем в обществе, подчеркивая нарушения конституции 1906 года. Месяц спустя и еще раз в августе правительство предприняло попытку насильственной эвакуации трущоб Тегерана. В обоих случаях ожесточенное сопротивление жителей заставило правительство отменить свои планы.
В октябре писатели и поэты организовали серию чтений в Гете-институте в Тегеране. В течение десяти дней число посетителей чтений продолжало расти, приобретая определенный политический характер. В пиковые моменты на чтениях собиралось до пятнадцати тысяч человек, а некоторые вечера заканчивались столкновениями с полицией.
В том же году шах посетил Вашингтон с официальным визитом, и администрация Картера устроила много шума из этого события. Однако, мероприятие в Белом доме было встречено большой студенческой демонстрацией. Столкновения между сторонниками и противниками шаха переросли в насилие. Пока шах и Картер встречались с гостями, полиция применила слезоточивый газ, который попал на лужайку Белого дома. Гости протирали глаза на фоне беспорядков на улице, на виду у СМИ.
В Иране студенческие забастовки и демонстрации в университетских кампусах набирали обороты и участились настолько, что к концу 1977 года почти все университеты были закрыты или не могли нормально функционировать. Участились забастовки в различных отраслях промышленности, но на тот момент они по-прежнему были сосредоточены на экономических требованиях, связанных с конкретными претензиями, а не на более общих политических требованиях.
Несмотря на все эти события, большинству наблюдателей все еще не было ясно, что режим переживает серьезный кризис или что страна стоит на пороге революции. В канун Нового 1977 года президент Картер прибыл в Иран, где его ждал роскошный ужин, устроенный шахом и показанный по телевидению на всю страну. Картер поднял тост за шаха, объявив Иран «островом стабильности в одном из самых неспокойных регионов мира».
В январе 1978 года одна из полуофициальных газет опубликовала скандальную статью, в которой Хомейни (который все еще находился в изгнании в Ираке) обвинялся, в частности, в том, что он является британским агентом. Семинаристы и студенты-богословы ответили на это массовыми демонстрациями в Куме. Демонстрации переросли в насилие, причем несколько протестующих были убиты войсками, что спровоцировало новую волну демонстраций под руководством духовенства после традиционного сорокадневного траура. И каждый раз, когда власти убивали демонстранта, по истечении сорока дней его смерть отмечалась очередной демонстрацией; если во время этой демонстрации убивали другого демонстранта, то через сорок дней проводилась еще одна демонстрация, и так далее. Такая динамика помогла вывести религиозную оппозицию на передний край борьбы.
18 февраля 1978 года массовая демонстрация в Тебризе переросла в беспорядки. Правительственные здания и другие символы режима подверглись нападению, что ознаменовало собой определенную эскалацию со стороны народной (многоклассовой — прим.) оппозиции. В течение месяца массовые демонстрации и беспорядки охватили более пятидесяти городов. Пытаясь успокоить протестующих, шах пообещал свободные выборы и назначил нового премьер-министра, рассказав о том, что он намерен провести больше реформы.
Тем временем в ответ на эти события забастовки рабочего класса стали приобретать более политизированный характер. В августе вспыхнула волна забастовок в знак солидарности с борьбой, развернувшейся по всей стране. В ней приняли участие многие важные промышленные центры, и рабочее движение быстро набирала обороты, превратившись в итоге в массовую забастовку, охватившую всю страну.
Пытаясь подавить забастовки, правительство обещало повышение зарплаты, льготы и пересмотр трудового законодательства, но ситуация накалилась до предела. Демонстрации продолжали распространяться по стране, увеличиваясь в масштабах.
Наконец, 7 сентября 1978 года в Тегеране и еще одиннадцати городах было объявлено военное положение. В нарушение этого приказа на следующий день на площади Джалех в Тегеране прошла демонстрация. Войска открыли огонь по демонстрантам, и более восьмидесяти человек были убиты. Этот день стал известен как «черная пятница» и ознаменовал собой еще один драматический перелом в революции.
Вместо того, чтобы испугаться, оппозиция режиму только усилилась. На следующий день забастовки охватили нефтяную промышленность, стержень иранской экономики. Включение нефтяников в волну забастовок стало серьезным ударом для государства. В течение сентября забастовки распространялись от завода к заводу, а также на другие предприятия и отрасли. К концу месяца волны массовых забастовок переросли во всеобщую забастовку, и вся экономика Ирана остановилась.
В надежде восстановить порядок, в ноябре шах назначил новое военное правительство, солдаты которого попытались заставить нефтяников вернуться к работе. На короткое время это сработало, хотя тем, кого заставили вернуться к работе под дулом пистолета, все равно удалось замедлить и сорвать работу фабрик. Однако в конечном итоге сила армии оказалась несопоставима с коллективным отказом рабочего класса, и в декабре военное правительство пало.
Затем шах попытался сформировать гражданское правительство с Шахпуром Бахтияром — лидером Национального фронта, давним оппозиционером и бывшим политзаключенным — во главе. Бахтияр принял предложение и был немедленно исключен из Национального фронта, который к тому моменту поддержал Хомейни.
Но к этому моменту число демонстрантов исчислялось миллионами, а войска начали переходить на другую сторону, причем стоит помнить о том, что многие солдаты были призывниками из бедных семей. Военным руководителям становилось все труднее добиваться повиновения и поддерживать моральный дух в армии.
Наконец, 16 января 1979 года шах Ирана Мухаммед Реза Пехлеви во второй раз бежал из страны, надеясь, что военные и правительство Бахтияра смогут восстановить порядок. Но история не часто повторяется, и события развивались не так, как в 1953 году.
Когда 1 февраля 1979 года аятолла Хомейни вернулся из изгнания, его встречали толпы народа. Он объявил правительство Бахтияра нелегитимным и назначил временное правительство, состоящее из представителей либерально-националистической оппозиции.18 В этот момент в стране установилось двоевластие: существовало правительство Бахтияра и правительство Базаргана. Аятолла Хомейни теперь выступал как фактический лидер революции.
9 февраля 1979 года, после более чем года демонстраций, забастовок и беспорядков, вспыхнуло полномасштабное восстание. Толчком послужил мятеж на базе ВВС в Тегеране, когда курсанты заявили о своей поддержке революции против своих командиров. Элитная Императорская гвардия, знаменитые «Бессмертные», стремительно атаковала базу, пытаясь восстановить порядок. Слухи распространились по городу, и партизанские отряды начали действовать, бросившись на борьбу с Императорской гвардией. Действия распространились на соседние города. Полицейские участки и военные казармы подвергались набегам, протестующие забирали оружие у иранских военных и полицейских и затем раздавали его людям. По мере того как полицейские и военные подразделения терпели поражение за поражением, по всему городу возводились баррикады. Были захвачены правительственные здания, теле- и радиостанции. Тюрьмы подверглись нападениям, а политических заключенных, как героев, выносили на плечах толпы. Видя, что правительство Бахтияра проиграло, высшие армейские генералы объявили о своем нейтралитете и попросили солдат, все еще верных им, вернуться в казармы. 11 февраля 1979 года тегеранское радио объявило о победе революции.
(Штабом восстания стал тегеранский университет. Восстание охватило практически весь Тегеран, где вооружились с помощью захваченного у полиции и армии оружия до 500 тыс человек — примерно 10 процентов населения столицы. Именно эти силы разгромили в боях 10 тысячную императорскую гвардию «Бессмертных». Во время этих событий город был охвачен сетью повстанческих, квартальных и рабочих советов, которые создавались стихийно самими жителями везде, где только возможно. Они стали распределять среди населения продукты питания и другие вещи, захваченные на складах. Возможно, это была высшая точка иранской революции. — прим.).
Завоевание Хомейни
Месяцы, последовавшие за падением шаха, стали весной революции, периодом конфликтов и социальной борьбы, которые бросили вызов новым властям. Когда рабочие вернулись на заводы, чтобы возобновить работу, во многих отраслях они сделали это под контролем шур (рабочих советов). Политические организации, внезапно получившие свободу действий после многих лет репрессий, начали процветать. Соседи и целые районы самоорганизовывались под контролем местных комитетов. Университеты стали базами левой оппозиции. Провинции были охвачены восстанием.
Как могло столь широкое народное движение со старейшей и крупнейшей на Ближнем Востоке левой привести к установлению клерикальной теократии? Хотя репрессии сыграли большую роль, на самом деле все гораздо сложнее.
Хотя пролетариат был достаточно силен и воинственен, чтобы свергнуть режим, он не смог утвердить свою гегемонию над движением. Более того, почти сразу после падения шаха внутри коалиции революционных сил начались конфликты. Само революционное движение было широким и народным (многокассовым — прим), его руководство было сформировано из мелкобуржуазной части базарно-клерикального альянса. Поэтому перед новым режимом встала задача каким-то образом установить неоспоримую политическую гегемонию над пестрой группой революционеров, а также над широкими народными массами.
Хомейни и его сторонники смогли укрепить свое лидерство в народном движении не только с помощью крайнего насилия на улицах. Конечно, они использовали люмпенов-головорезов (называвших себя «Хезболла») для нападения на митинги оппозиции и срыва забастовок. Но в равной степени их успех был обусловлен идеологическим манипулированием.
Если и была одна всеобъемлющая идеологическая черта революции 1979 года, то это антиимпериализм.
Исламистская идеология того времени приобрела форму популизма третьего мира, который стал настолько гегемонистским для иранской революции, что все вопросы, связанные с ней, в конечном итоге стали рассматриваться через его призму. Особенно это касалось левых, которые внесли свой вклад в эту идеологическую путаницу. Именно благодаря манипулированию антиимпериалистической идеологией хомейнистское духовенство смогло обеспечить и сохранить свою гегемонию над революцией.
Ключевым фактором, позволившим Хомейни быстро установить контроль над движением, стал почти полный политический вакуум, существовавший при диктатуре шаха. Вся тяжесть репрессий режима была направлена против коммунистического движения и светских националистов.
Для масс сельских жителей, хлынувших в города в течение десятилетия, предшествовавшего революции, когда их традиционная община была разрушена в результате земельной реформы, мечеть часто была единственным местом, где они могли найти остатки этой общины. Однако мечети не были нейтральными. Они находились под контролем священнослужителей, которые нашли в этом недавно лишенном собственности населении готовую аудиторию. Это культурное сходство слилось с утопическо-популистской идеологией, обещавшей покончить с коррупцией и начать эпоху справедливости, объединив различные классы в абстрактный народ.
Часто высказывается мнение, что режим Мухаммада Реза-шаха был враждебен исламу или проводил программу радикальной секуляризации. Это неверно. Как и его отец, шах был больше заинтересован в том, чтобы поставить религию под контроль или на службу государству. Хотя он стремился к модернизации и национальному развитию, его отношение к религии зависело от того, как она служила государству. Главным врагом для шаха была коммунистическая и левая оппозиция. Хотя режим Пехлеви, безусловно, продвигал националистическую идеологию, которая подчеркивала доисламское прошлое Ирана, он был не прочь использовать ислам, когда это служило его целям. Он придерживался стратегии, которая впоследствии будет применяться во всем регионе: поощрял религиозную идеологию, чтобы противостоять популярности левых.
В то время как вся репрессивная и пропагандистская мощь государства была направлена против левых, исламистские силы пользовались невероятной свободой и даже поощрялись государством. Последний шах не только не закрывал мечети, но и финансировал увеличение числа мечетей, молельных залов и религиозных служб. До тех пор, пока они не бросали прямой вызов государству или монархии, они могли свободно действовать. Это было особенно актуально, когда и если они направляли свой гнев против безбожного коммунизма. Многие из тех священнослужителей, которые стали важными фигурами в хомейнистском движении во время революции 1979 года, занимали видные места в журналах и газетах, регулярно выступали по радио и телевидению.
Конечно, репрессии против религиозной политической оппозиции имели место, но только в отношении тех групп, которые напрямую выступали против режима. Те деятели, которые держались подальше от прямого обсуждения политики, получали свободу маневра, что было немыслимо для левых.
Непримиримость Хомейни и относительная свобода выражения мнений во Франции [где жил Хомейни] вскоре сделали его символическим лидером революции — доказательство того, что символы, наделенные достаточной властью, становятся силой сами по себе. Хомейни пользовался сетью, о которой коммунистическое движение могло только мечтать — он имел сильную поддержку среди духовенства среднего и низшего звена.
Поскольку кассеты с записями речей Хомейни широко распространялись, вскоре мечети повсеместно стали площадкой для выражения несогласия с режимом. Во время революционного восстания 1978-79 гг. из мечетей, в которых священнослужители контролировали ситуацию, были организованы районные комитеты, которые впоследствии стали важной основой революции. Они все больше контролировались централизованным революционным комитетом, состоящим из сторонников Хомени. Те мечети, которые оставались независимыми, вскоре были взяты под контроль. Затем эти комитеты начали организовывать отряды ополчения.19 Со временем все эти комитеты были приведены в порядок, как правило, путем жестоких репрессий. То, что не удавалось подчинить с помощью лоялистов, [новые власти] преодолевали с помощью лобовых репрессий.
Но именно в Курдистане автономия от центрального правительства сохранялась дольше всего. Этим отчасти объясняется репрессии, которые государство всегда применяло по отношению к тамошнему населению, так и не принявшему полностью Исламскую Республику.
7 ноября 1979 года студенты-хомейнисты захватили американское посольство. Кризис разразился в самый подходящий момент — именно тогда, когда экономические проблемы и разочарование в революции начали расти. Кризис с заложниками невозможно понять, если не признать, что он был связан не столько с конфликтом с США, сколько с победой над внутренней оппозицией, в частности марксистскими партизанскими отрядами. Он привел к двойному результату: заставил уйти в отставку временное правительство либеральных националистов и нанес поражение левым радикалам, которые все еще боролись за гегемонию над антиимпериалистической революцией.
До кризиса с заложниками новый режим не собирался противостоять Соединенным Штатам. В этом смысле захват посольства был антиимпериалистическим спектаклем, доведенным до совершенства: отвлекая внимание от борьбы, происходящей в остальной части страны, студенты, которые еще недавно воспринимались их марксистскими коллегами как религиозные фанатики и отступники, теперь могли представить себя в качестве авангарда антиимпериалистической борьбы.
Таким образом, кризис помог религиозным фракциям победить левых и обеспечить свою гегемонию над революцией.
С 1980 по 1983 год государство начало «культурную революцию» с целью очистить университеты и учебные заведения от леворадикального влияния. Школы закрывались, преподаватели подвергались чистке. Сопротивление было встречено жестокими репрессиями, что привело к ожесточенным боям между левыми студентами и исламистскими (проправительственными — прим) головорезами.
То же самое произошло и с рабочими советами на заводах, хотя в этом случае инициатива принадлежала левым партиям.
Советы возникли спонтанно из забастовочных комитетов, организованных во время массовой забастовки 1978-79 годов. Но в работе этих советов (шур) участвовали левые, которым было предложено сыграть роль в их руководстве. Если те рабочие советы, в которых доминировали хомейнисты, часто были склонны к корпоративистской идеологии, то более радикальные рабочие советы были демократическими по своей природе.
Эти различия указывают на решающий вопрос — отнюдь не уникальный для Ирана — вопрос о внутреннем разнообразии рабочего класса. Быстрый и неравномерный характер капиталистического развития в течение предыдущего десятилетия создал значительную, хотя и не непреодолимую пропасть — явление, характерное для многих стран глобального Юга, особенно там, где развитие характеризуется передовыми технологиями в противовес более примитивным формам накопления.
Эта пропасть означала наличие важного культурного различия между «новыми» и «старыми» рабочими, которое исламисты использовали против левого движения и рабочего класса. Существовало заметное различие между новыми пролетаризированными (рабочими) и безработными из числа бывших крестьян, и городскими жителями второго поколения, которые пользовались различными источниками информации и были склонны поддерживать светские партии левого толка. Среди них были не только «белые воротнички», но и «квалифицированные» работники современных отраслей промышленности, в том числе нефтяной, газовой и нефтехимической, которые занимали центральное место в государстве и экономике. Аналогичные различия существовали и в уровне образования, а также в образе жизни. Духовенство использовало эти различия в своих идеях «культурного империализма».
Империализм ассоциировался у духовенства не только с господством капитала, но и со всеми аспектами западной культуры, включая марксизм. Высшие слои рабочего класса характеризовались как вестернизированные — тенденция, соответствующая популизму Третьего мира в других странах, особенно в тех, которые не относятся к самым отдаленным регионам периферии и слаборазвитым, но которые быстрее развиваются в направлении глобальной системы.
Как и фашистские режимы до них, режим Хомейни использовал беспорядок для установления порядка. Он не просто завоевал государство, но и захватил власть на улицах, благодаря действиям своих революционных комитетов. К 1983 году силы режима победили всех своих политических противников. С самого начала Исламская Республика всегда включала часть населения в свой полицейский аппарат для наблюдения [за недовольными] и для подавления остальной части населения. Эта политика позволила направить культурное недовольство люмпен-пролетариата на репрессии и ознаменовала собой важный отход от предшествующего режима шаха.
Зимние годы и военная экономика
Период после 1983 года был темным и тихим временем для социалистического движения, если не для всей страны. Левые были разгромлены и потерпели политическое поражение, а оппозиция рабочего класса находилась в состоянии отступления. Война стала доминировать в обществе. Значительная часть населения была охвачена националистическим пылом, что подразумевало, по крайней мере, неявную поддержку государства. Коммунисты и другие, кто все еще отвергал государство, были вынуждены замолчать, так как ситуация обернулась против них. Хомейни назвал вторжение Ирака «божьим благословение».
Война подняла антиимпериалистическую демагогию на новый уровень, обеспечив новый предлог для национального объединения, воскресив патриотическую идеологию, которая позволила государству подавлять инакомыслие. В экономических трудностях снова можно было обвинить про-империалистических военных, что давало Хомейни прекрасную возможность навязать свое видение всеобщей экономии. Последняя также имела свои идеологические составляющие, которые пропагандировались со всех сторон: жертвенность, страдания, послушание, власть, траур, мученичество.
Пока шла война, можно было сохранять национальное единство, а социально-экономические проблемы решать извне. Иран в эти годы был военной экономикой. Война также дала государству возможность распространить свое влияние на общество.
Если Хомейни и его сторонники всегда жаловались на бюрократическую сложность шахского режима, то Исламская Республика расширила бюрократический аппарат намного больше, чем это было при предыдущем режиме. Исламизация общества и необходимость управлять мельчайшими деталями жизни многих людей потребовали создания новых департаментов и министерств. Пришлось расширить и репрессивный аппарат. Хотя государство при Исламской Республике остается в определенном смысле «автономным» от буржуазии и других внутренних классов, в отличие от шахского режима, Хомейни успешно создал базу, связавшую народные классы с государством — так, как Мухаммад Реза Шах мог только мечтать. Как и фашистские режимы до него, он включил в репрессивный аппарат множество люмпен-пролетарской молодежи. Хомейнистские ополчения и уличные банды собрали во время и после революции десятки вновь прибывших в города разочарованных и отчужденных сельских жителей, людей, потерявших прежнее чувство общности и вновь обретших его в мечетях и через них. Впоследствии все они были включены непосредственно в состав государства.
Исламская республика
Революция 1979 года сместила монархию и компрадорскую буржуазию, извлекавшую выгоду из ее правления. На смену им пришла новая форма капиталистического государства — Исламская Республика.
Иранскую систему лучше всего описать как государственно-капиталистическую, как при Пехлеви, так и при Исламской Республике. Под этим я подразумеваю систему, в которой государство является главным двигателем накопления капитала. Частный сектор и современная промышленность поддерживаются за счет государственных доходов, которые в основном поступают от продажи нефти.
Менеджеры и бюрократы высшего звена представляют собой класс, который, как и те, кто исполнял эту роль при прежнем режиме, обогатился за счет должностей в государственной бюрократии. Контроль над государственной властью позволяет этим «муллам-миллионерам» накапливать огромные состояния. Их инвестиции глобальны, в том числе в западных демократиях. В этот класс входят не только священнослужители, торговцы и государственные чиновники, но и члены их больших («расширенных») семей, которые составляют крупную и наиболее богатую буржуазию. Центральным звеном этой государственной бюрократии является «Пасдаран», или «Стражи революции».20 (Корпус стражей исламской революции, КСИР, — вторая иранская армия, созданная из наиболее религиозных солдат и офицеров. КСИР так же является огромной экономической корпорацией, которая контролирует около половины иранской экономики, включая предприятия тяжелой и оборонной промышленности, телекоммуникации, водные ресурсы и агропромышленные компании. — прим.)
Революционная гвардия была сформирована во время революции как способ укрепить позиции хомейнистов. Хомейни и его сторонники с недоверием относились к армии, поскольку она была тесно связана с шахским режимом. Кроме того, им необходимо было противостоять вооруженным левым партизанским отрядам, которые имели сильное влияние в результате своей роли в восстании. В результате было создано ополчение из преданных сторонников Хомейни, опиравшееся на ополчения, которые возникли на основе соседских комитетов, появившихся во время революции.
Последние были связаны с местными мечетями, которые, в свою очередь, контролировались центральным «Революционным комитетом», возглавляемым самим Хомейни. После революции эти вооруженные комитеты были очищены от нелоялистов и оформлены в революционную гвардию. С началом войны с Ираком они оформились как военное подразделение и составили передовую линию сражений.
«Пасдаран» был и остается идеологически и институционально привязан к резиденции «верховного лидера». На момент появления гвардии этот пост занимал Хомейни, но теперь его занял аятолла Хаменеи. Изначально являясь духовным лицом среднего ранга, Хаменеи был убежденным исламистским активистов во времена шаха, а затем стал одним из самых ярых сторонников Хомейни и некоторое время занимал пост президента в 1980-х годах. Однако независимо от того, кто находится у власти, «Пасдаран» автономен и обязан хранить верность лидеру.
Сегодня «Пасдаран» стал еще более институционализирован, превратившись в одну из центральных опор государства не только в военном отношении и как репрессивная сила, но и в экономическом. «Пасдаран» — это не только массивная военная сила, не уступающая регулярной армии. На протяжении 1980-х и 1990-х годов государственная бюрократия давала возможность продвижения тем, кто ранее был исключен из государственной и экономической власти. В результате «Пасдаран» стал одной из крупнейших корпораций, принадлежащих государству, уступая лишь национальной иранской нефтяной компании. Их бухгалтерия полностью закрыта даже для официального правительства. Они черпают оружие не только из частного сектора, но и с черного рынка, чему способствует контроль над границами. В Иране регулярно казнят наркоторговцев, и это действительно большинство казней. Но если вы офицер «Пасдарана», наркоторговля может оказаться прибыльным делом. Гражданские экзамены были заменены религиозными, что обеспечило продвижение по служебной лестнице и получение должностей теми, кто был наиболее идеологически лоялен и предан государству. «Пасдаран» также отвечает за региональные репрессии. Например, они организовывали и координировали подавление иракских демонстраций протеста 2019 года. Их элитные силы «Аль-Кудс» также сыграли важную роль в поддержке сирийского государства против оппозиции.21
В конечном счете, на уровне политико-идеологической организации Исламская Республика действует так же, как и другие однопартийные авторитарные государства, с той лишь разницей, что религиозные сети заменяют партийный аппарат. Иными словами, исламистские социальные сети играют ту же роль, что и партийный аппарат в тоталитарных странах: мечеть — это штаб-квартира партии, а лидер пятничной молитвы — местный комиссар, еженедельно распространяющий послание государства в массы. Пятничная молитва в центральной мечети каждого города — это мегафон центрального правительства, а священнослужитель играет роль комиссара, доносящего до собравшихся государственную идеологию.
Реконструкция и неолиберализм
После окончания войны с Ираком в 1988 году в стране начался период послевоенного восстановления, в центре которого была политика экономической либерализации. Радикально-популистская риторика была на время смягчена и заменена более прагматичным подходом, отдающим предпочтение приватизации как средству развития.
Однако, как и прежде, эта политика создала социальную базу, которая впоследствии превратилась в антагонистическую силу внутри республики. Экономический бум породил множество миллионеров, но также и поколение образованной молодежи без экономических перспектив, — молодежи, которая вступала в возраст и становилась политизированной.
К этому добавилось поколение молодых рабочих, которые вступали не просто в индустриальный рабочий класс, но превращались в модернизированную и технически обновленную рабочую силу, в условиях, когда труд становился все более неопределенным и нестабильным.
Именно в период правления либерально-реформистского президента Мухаммада Хатами на сцену вышли три общественных движения, которые впоследствии стали постоянной силой революционного движения в Иране: студенческое движение, женское движение и рабочее движение.
Период (очень) относительной политической либерализации предоставил возможность для более активной общественной организации. Однако пределы этой новой либерализации вскоре были испытаны на прочность.
Впервые государство показало свою силу во время студенческих беспорядков 1999 года, — беспорядков, которые до этого были самыми крупными демонстрациями со времен революции. Студенты проявляли повышенную активность как в преддверии выборов, так и после них. В июле студенты организовали крупные демонстрации в ответ на закрытие реформистской политической газеты. После этого правительственные головорезы совершили налет на общежития Тегеранского университета, убив одного студента. Это привело к шестидневным демонстрациям и беспорядкам по всей стране, на которые государство ответило жесткими репрессиями: более 1200 человек были арестованы, а большое количество студентов «исчезли».22
Со своей стороны, труд как организованная сила неоднократно принимал участие в протестных мобилизациях с 2004 года, когда бастующие рабочие-меднодобытчики в Хатунабаде подверглись нападению местной жандармерии. С тех пор произошла серия боевых забастовок, а также имели место попытки координации и организации между различными секторами рабочих, объединившихся в класс. Возможно, самым известным примером этого стала борьба работников городского транспорта, в частности водителей автобусов, чьи забастовки и организационные усилия были встречены жестокими репрессиями. Воинственные действия также происходили — и продолжаются — среди автомобильных рабочих на заводе Iran Khodro, крупнейшем автомобильном заводе в регионе, а также на огромном сахарном заводе Haft Tappeh — и это только два сектора, борьба в которых продолжается до сих пор. Другим очень важным сектором являются учителя государственных школ, которые стали одной из ведущих групп в нынешней борьбе и чья деятельность заняла видное место в последнем восстании. Среди воинствующего рабочего класса в целом также присутствует концепция шур (рабочих советов).
Компанию Iran Khodro называют «Детройтом Ближнего Востока», а ее рабочие известны своей воинственностью и классовой сознательностью. Однако для противодействия этому были приняты такие меры, как временные контракты, угроза увольнения, а также откровенные репрессии. Во время протестов в июне 2009 года рабочие приостановили работу в знак протеста против репрессий и солидарности с народным движением.
За либерально-реформистским президентством Хатами последовал правый популизм Махмуда Ахмадинежада. Бывший член КСИР и военный, он апеллировал к народному недовольству и ностальгии по эпохе Хомейни, и пользовался поддержкой военного аппарата, из которого сам вышел. Несмотря на всю его популистскую демагогию, либерализация, жесткая экономия и истребление рабочего класса тем не менее продолжались. В 2009 году, когда выборы, на которых Ахмединежад одержал победу над своим соперником-реформатором, были признаны сфальсифицированными, в стране вспыхнули выступления, получившее название «Зеленое движение». Его значение заключалось в том, что оно обнажило границы движения за реформы и его либерально-демократические требования. В этом смысле оно объявило о разрыве: в глазах многих реформаторская стратегия работы в рамках системы не только не приводила к существенным изменениям, но ее сторонники были такой же частью системы, как и их более консервативно-фундаменталистские собратья. После 2009 года система в целом стала все больше подвергаться сомнению.
С тех пор и до сегодняшнего дня произошло невероятное количество социальных взрывов, восстаний и национальных бунтов, которые, хотя и были недолгими, становились все более глубокими и воинственными. Выступления последних 15 лет обычно начинаются с конкретной проблемы, а затем быстро перерастают в восстание, ставящее под сомнение всю систему в целом. Эта тенденция лишь усиливается с каждым взрывом протестов. Несмотря на то, что здесь невозможно подробно рассмотреть характер каждого из этих событий, некоторые из них выделяются как важные поворотные моменты.
В конце 2017 года в Мешхеде прошли демонстрации против экономической бесхозяйственности и усиления мер жесткой экономии, которые быстро переросли в общенациональные протесты, охватывающие самые разные секторы общества, и связанные с различными проблемами, вызывающими недовольство.
Осенью 2018 года произошла высокоорганизованная и скоординированная всеобщая забастовка, в которой приняли участие представители самых разных секторов экономики — промышленные рабочие, учителя, водители автобусов, дальнобойщики, а также значительное число владельцев базарных лавок. Эта волна достигла своего апогея в ноябре 2019 года во время событий, получивших название «Кровавый Абан». Жестокое сокращение субсидий привело к резкому росту цен на основные товары, такие как топливо. Протесты вновь быстро распространились по стране, но на этот раз они отличались поразительной воинственностью. Беспорядки и уличные бои смешались с акциями рабочих.
Правительство ответило на эту воинственность насилием, которое было неоправданным даже по его собственным стандартам. Для активистов в Иране это была точка невозврата. Именно в этом контексте убийство Жины Амини привело к последнему взрыву.