Год назад 3 января в результате удара американского беспилотника погибли иранский военачальник Касым Сулеймани и его давний иракский соратник Абу Махди аль-Мухандис. Администрация Трампа организовала убийство Сулеймани, чтобы заставить Иран снизить свой региональный экспансионизм.

Двенадцать месяцев – слишком короткий срок, чтобы измерить влияние этого события в сфере стратегической политики и позиции силовиков Ирана. Но за исключением некоторых признаков разобщенности среди шиитских ополченцев Ирака, мало что изменилось. Что мы можем сказать, так это то, что его смерть вызвала эмоциональную и политическую волну, которая поднялась в стране. Она почти полностью управляется чиновниками в Тегеране и клиентами по всему региону и подпитывается их желанием сформировать память о человеке, мифе и легенде, которые они сами помогали создавать.

То, как вы относитесь к Сулеймани, отчасти определяется тем, как вы воспринимали его и тех иностранных ополченцев, которых он помогал обучать, снабжать и которых он возглавлял в Ливане, Сирии и Ираке.

Для некоторых его смерть была маленькой справедливостью, решительным завершением жизни человека, который выстраивал основы для жестокой войны Асада против сирийского народа и способствовал расширению возможностей коррумпированных ополченцев в Йемене, Ираке и Ливане. Для других, особенно его сторонников и покровителей, Сулеймани был героем: лидером в войне против ИГИЛ (организация запрещена в России) и защитником шиитского мусульманского меньшинства.

У иранцев восприятие Сулеймани более сложное и обычно фильтруется через представление о правящем режиме. Сулеймани был редкой фигурой в том смысле, что он был одновременно и твердой частью истеблишмента, и кем-то, кто ненадолго вышел за его пределы. Его потеря была встречена со смешанными эмоциями и ощущалась на личном уровне по всей стране. Режим произвел бесконечный поток пропаганды, прославляющей Сулеймани как мученика, но эта точка зрения уникальна и проецируется государством. Для всех остальных ясно, что Сулеймани что-то отстаивал, но нет единого мнения о том, что именно.

Чтобы оценить сложность различных представлений о Сулеймани, необходимо понять, что он символизирует для Ирана, для его военных и для иностранных группировок, с которыми он так тесно сотрудничал. Его история в некотором смысле начинается с Исламской революции и всего того, на что она реагировала.

Революция 1979 года была подпитана как отчаянным разочарованием, так и обилием надежд. Среди различных идеологий и настроений, которые сформировали революционное движение, было общее желание сломить подчинение Ирана иностранным державам. Это желание часто описывается как антиамериканизм или даже антиимпериализм, и, хотя это точно отражает язык, используемый революционерами в то время, это также ограниченный взгляд на вещи.

США, безусловно, были самой влиятельной иностранной державой в Иране во время правления шаха Мохаммеда Резы Пехлеви и главной мишенью революционного сарказма, однако США не были ни началом, ни концом проблем.

Проблема заключалась в несправедливости. Несправедливость и жестокость шаха проявлялись в подавлении инакомыслия, будь то исламисты, либералы или социалисты. Коррупция, отсутствие возможностей и страх возмездия за то, что они шепнули не те слова не тому соседу, коллеге или однокласснику, побудили миллионы иранцев агитировать против шаха и выйти на улицы, чтобы призвать к ликвидации режима. (Кроме того, важным фактором стала экономическая несправедливость. Несмотря на экономический рост во времена шаха наблюдалась огромная бедность и растущая социально-экономическая поляризация. В то время как в богатой части Тегерана люди жили в собственных особняках, миллионы бедняков ютились в лачугах без водопровода и умывались по утрам собственной мочей из-за нехватки воды. – Прим.).

Приезд аятоллы Рухоллы Хомейни в феврале 1979 года и уход шаха несколькими неделями ранее ознаменовали успех революции. Однако, как вскоре узнали все, победители революции были мало заинтересованы в установлении честного и справедливого строя. Под руководством Хомейни, архитектора иранской шиитской теократии и первого верховного лидера, справедливость воспринималась гораздо шире. Речь шла прежде всего о двух вещах: создании исламской системы у себя дома и отмене доминирующего в регионе статуса-кво США с упором на противодействие Израилю.

(Шиитская теократия или велает-э-факих – государство мусульманского правоведа – это государственная система, сложившаяся в Иране во времена Хомейни. В ее рамках духовный лидер обладает абсолютной властью и правит пожизненно. В стране существуют выборные парламент и президент, но их власть не велика. Президент руководит правительством, прежде всего экономическим блоком, но он не более, чем слабый премьер-министр при мощном авторитарном верховном лидере. – Прим.)

Эта отправная точка во внешней политике резко изменила международную ориентацию Ирана. До революции шах считал Иран оплотом против Советского Союза и распространения коммунизма. Региональные отношения Ирана были продиктованы соображениями «холодной войны» и желанием шаха превратить Иран в доминирующую державу в Персидском заливе. Шах унаследовал иранский трон, который обескровил территорию и уступил автономию иностранным державам. В XIX веке Каджары уступили свои владения на Кавказе, в Центральной Азии и западном Афганистане Российской и Британской империям. В первой половине XX века и Советский Союз, и Великобритания могли вмешиваться во внутреннюю политику Ирана, когда это отвечало их интересам. Когда в 1951 году премьер-министр Мохаммад Моссадык национализировал нефтяную промышленность Ирана, британцы, контролировавшие эту отрасль, призвали Соединенные Штаты свергнуть Моссадыка. Государственный переворот 1953 года был лишь одним из ряда унижений, которые разрушали иранский национальный характер с XVIII века. Это также ознаменовало вступление Соединенных Штатов на Ближний Восток и начало отношений любви и ненависти между Вашингтоном и Тегераном.

К моменту, когда была создана Исламская Республика, Иран уже стал региональным тяжеловесом. Его власть в регионе зависела от поддержки США и военных поставок. Однако после того, как Вашингтон разорвал отношения с Тегераном в ответ на осаду посольства США и последующий кризис с заложниками, Иран остался без средств для поддержки своих региональных позиций. Хомейни и его помощники не обращали внимания на последствия, полагая, с истинно революционным высокомерием, что они находятся на правильной стороне истории и потому либо Бог, либо судьба перенесут их через любые препятствия, которые встанут на их пути.

Первым испытанием для такого мышления стала война Ирана с Ираком. Войска Саддама Хусейна вторглись в Иран в сентябре 1980 года с намерением восстановить баланс в иракско-иранских отношениях. Иран был застигнут врасплох вторжением, а его вооруженные силы были значительно ослаблены революцией, большая часть офицерского корпуса была вычищена, заключена в тюрьму или еще хуже. Политические распри в Тегеране еще больше ослабили военную реакцию Ирана на вторжение – первоначально реакция была разрозненной и плохо управляемой. Это создало пространство для того, чтобы новоиспеченные военные Исламской Республики Иран – Корпус стражей исламской революции (КСИР) – оставили свой след в истории. Духовные лидеры говорили о КСИР как о вооруженных силах революции, но в 1980 году это были военные только по названию. Когда война пришла в Иран, подразделения КСИР были одними из первых развернуты [против сил вторжения]. При недостаточной подготовке и наличии свободных ресурсов их реакция была спорадической и новаторской.

То, чего им не хватало в плане способностей и подготовке, они компенсировали усердием и бесстрашием. В конце концов КСИР начал использовать тактику «человеческой волны», которая продемонстрировала эти качества на поле боя. Силы КСИР стали массово атаковать иракскую оборону, не ослабляя наступление. Иракцы стреляли до тех пор, пока у них не кончались боеприпасы, а затем были вынуждены отступить. КСИР использовал эту тактику с впечатляющим эффектом, выигрывая битву за битвой и в конечном итоге вынудив иракцев к полномасштабному отступлению летом 1982 года. Это было подтверждение видения Хомейни о независимом Иране.

(Автор несколько преувеличивает. КСИР, выросший из добровольческих ополчений времен антишахской революции, применял разнообразные методы сопротивления. Хотя в некоторых случаях его бойцы атаковали волнами, неся огромные потери, они смогли в полной мере заимствовать тактику партизанских повстанческих соединений разного рода, например вьетнамцев. КСИР строил подземные тоннели и укрепления, чтобы защищаться от иракских обстрелов, активно применял тактику партизанско-диверсионной войны и рейдов командос в глубину территории противника, а также вел ракетные обстрелы иракских городов, парализуя экономику этой страны. Позднее бойцы и инструкторы КСИР усовершенствуют эту тактику и обучат ей ливанское шиитское ополчение «Хезболла», которое станет успешно – и уже без человеческих волн – применять ее против Израиля. - Прим.).

Но Иран еще не закончил войну. С Саддамом Хусейном, все еще находящимся у власти в Ираке, Хомейни поощрял продолжение войны, перенеся ее на иракскую территорию.

Контрнаступление Ирана в Ирак в 1982 году было встречено с трепетом во всем регионе. Исламская Республика продвигала как шиитско-исламистские, так и антимонархические идеи, а ее лидеры громко заявляли о намерении экспортировать свою революцию по всему региону. Монархии, светские авторитарные режимы и страны со значительным шиитским населением – все они боялись распространения идеологии Хомейни. Стремление Ирана свергнуть Саддама Хусейна и принести революцию в Ирак придавало уверенности этим тревогам. В результате поддержка перешла к Саддаму Хусейну. Саудовская Аравия и Кувейт финансировали баасистский режим в Ираке и его военную кампанию, что позволило Ираку закупить современное оружие у Франции и Советского Союза и противостоять иранскому натиску. США также поддерживали Ирак, делясь разведданными об иранских позициях и непосредственно вмешиваясь в ответ на нападения Ирана на суда в Персидском заливе – часть конфликта, известная как танкерная война.

В то время как большая часть стран региона и иностранных держав поддерживала Ирак, Иран был практически одинок в этой войне, и только Сирия оказывала ему какую-либо значимую политическую поддержку. Война закончилась тупиком в 1988 году. Иран видел себя противостоящим всему миру и не мог преодолеть огромную поддержку, которую получил от мира Ирак Саддама Хусейна.

Война оставила горький привкус у иранских лидеров. Хомейни умер через несколько месяцев сломленным человеком, а его преемник Али Хаменеи так и не простил своим соседям поддержки Саддама.

В течение следующего десятилетия внимание Ирана было обращено в основном внутрь. Восстановление экономики и страны в целом имели первостепенное значение. Стратегия Ирана в отношении своих противников также начала меняться. Хаменеи подчеркнул необходимость создания Ираном собственной военной промышленности, чтобы ему никогда не приходилось полагаться на иностранные державы, а также необходимость расширения иранского влияния за рубежом. Оба усилия стали центральными в миссии КСИР. И как главная опорная база Хаменеи, КСИР превратился в грозного политического актора внутри Ирана и главную стратегическую силу режима. Многие из молодых людей, которые присоединились к КСИР во время войны, также выросли вместе с ним, став его командирами и офицерами. В том числе и Сулеймани. Он стал восходящей звездой в подразделении сил КСИР «Кудс» («Иерусалим»), отвечавшем за всю внешнюю деятельность и внешние операции.

Ирано-Иракская война обнажила региональную отчужденность Ирана и отсутствие широкой симпатии к нему, а также отсутствие поддержки революционной идеологии страны. Однако в этой массе незаинтересованности находились элементы шиитского активистского сообщества, которые откликнулись на послание Хомейни. КСИР нашел сильную поддержку среди части исламистски настроенных шиитских активистов в Ливане, которые искали поддержки и помощи во время гражданской войны в Ливане и после оккупации Израилем южного Ливана в 1982 году. Это привело к созданию ливанской «Хезболлы», которая стала главным посредником Ирана против Израиля. КСИР добился аналогичного успеха с иракскими эмигрантами, проживающими в Иране, прежде всего в деле создания бригады Бадра, которая действовала как иракское подразделение КСИР и использовалась главным образом для надзора за разведывательными и контрабандными сетями внутри Ирака.

За пределами спонсируемых им воинственных группировок региональное влияние Ирана было приглушено. Только после вторжения США в 2003 году и последующей американской оккупации Ирака Иран получил возможность изменить свое региональное положение. Сулеймани, который к тому времени стал лидером «Кудс», видел возможности и опасности в американской оккупации Ирака. Союзники Ирана выиграли от свержения баасистского режима, но длительное военное присутствие США в Ираке также представляло угрозу для Ирана.

Сулеймани отстаивал политику, которая стремилась использовать как политический ландшафт, так и тени новой иракской ситуации. Он поощрял политическое участие шиитских союзников Ирана в событиях в Ираке, одновременно развивая повстанческую сеть, которая вела войну против США и коалиционных сил, убивая или калеча сотни американских военнослужащих. Его усилия оказались в значительной степени эффективными. Когда американские войска покинули Ирак в конце 2011 года, клиенты Сулеймани были одними из самых влиятельных политических акторов в Ираке, а Иран стал самой влиятельной внешней силой в стране.

(Суннитский режим Саддама Хусейна правил в Ираке, опираясь на тикритский клан и суннитское меньшинство, дискриминируя арабов-шиитов, составлявших более 60 процентов населения страны, а также курдов. Когда американцы, оккупировав в 2003 году Ирак, свергли Саддама и попытались установить в Ираке многопартийную систему представительной демократии, власть естественным образом перешла к шиитским партиям, многие из которых ориентировались на Иран. Кроме того, шииты располагали собственными вооруженными ополчениями, включая бригаду «Бадр», формировавшимися в прошлом при поддержке Ирана. Постепенно американцев вытеснила из Ирака шиитская и суннитская герилья. Официально войска США покинули Ирак в 2011 году. Там установился шиитский режим во главе с премьер-министром Нури аль-Малики, ориентированный на Иран. Таким образом, действия США, свергших Саддама, привели к крупнейшей геополитической катастрофе в американской политике XX века. Ирак, население которого составляет сегодня 40 млн человек и который располагает огромными запасами нефти, превратился в жемчужину в короне иранской империи, враждебной Америке. США потратили на войну в Ираке и Афганистане в общей сложности около 6 трлн долларов, что равняется четверти ВВП США, то есть их постигла также финансовая катастрофа. Кроме того, администрация Джорджа Буша-младшего была занята почти исключительно иракской политикой и утратила контроль над другими процессами. Выяснилось, что американцы не располагают финансовыми и интеллектуальными ресурсами, чтобы контролировать Ближний Восток военно-административными методами. Это повлекло за собой коренные перемены в политике США и снизило их интерес к Ближнему Востоку. – Прим.).

За этим достижением последовала «арабская весна». Это опять же одновременно угрожало иранским интересам и открывало новые области для расширения иранского влияния. Сулеймани был архитектором реакции Ирана на это региональное цунами. Восстание против Башара Асада в Сирии вызвало острую озабоченность Ирана. Сирия была не только единственным государственным союзником Ирана, но и посредником в иранской поддержке ливанской «Хезболлы» и, как следствие, центральным стратегическим рычагом Ирана в отношениях с Израилем и Соединенными Штатами. Иран знал, что и Израиль, и США должны учитывать потенциальные атаки «Хезболлы» против Израиля, если американцы и израильтяне когда-либо нанесут удар по Ирану, и Сирия являлась опорой для устойчивого влияния Ирана на ливанскую организацию. Таким образом, Сирия была ключом к более широкой стратегии сдерживания, принятой Ираном по отношению к Соединенным Штатам и Израилю.

Сулеймани не колеблясь бросил всю тяжесть своей поддержки Асаду. КСИР перебросил в страну солдат и оружие, а по мере роста восстания способствовал вовлечению в конфликт ливанской «Хезболлы» и иракских шиитских ополченцев. КСИР также разработал и обучил сирийские военизированные формирования, которые воевали под командованием КСИР в этой войне. По мере развития конфликта КСИР и его доверенные лица стали рассматривать Сирию как еще один фронт против Израиля. День, когда КСИР сможет угрожать Израилю ракетами и беспилотниками, базирующимися на сирийской земле, казался лишь вопросом времени.

Ирония заключается в том, что успехи Сулеймани в Сирии и Ираке подготовили почву для подъема ИГИЛ. Взрыв "Исламского государства" в Ираке должен был быть признан результатом близорукого взгляда Сулеймани на Ирак и Сирию как просто поля битвы за продвижение Ирана и его интересов (ИГИЛ можно рассматривать как выступление части суннитов против иранско-шиитского влияния. – Прим.). Тем не менее Сулеймани и КСИР воспользовались моментом и сознательно ребрендировали свое предприятие. Иран был первым внешним государством, поддержавшим войну Ирака против ИГИЛ, и Сулеймани дал знать всему миру о своей роли. То, что появилось в социальных сетях как подлинные и сделанные спонтанно фотографии Сулеймани на линии фронта с иракскими войсками и командирами, на самом деле было преднамеренной попыткой КСИР переделать образ Сулеймани. Он больше не был теневым командиром, но стал фигурой, похожей на Макартура, почти в одиночку сражавшегося с темными силами Исиды. Национальный герой Ирана стал спасителем Ирака и Сирии. (Во время стремительного наступления ИГИЛ в 2014 году лишь иранские силы КСИР «Кудс» помешали падению Багдада и тем предотвратили катастрофу невероятных масштабов – ИГИЛ угрожал смертью или изгнанием трем миллионам багдадских шиитов. - Прим.).

Выход Сулеймани из тени на передний край региональной власти ознаменовало собой восхождение самой Исламской Республики. Его персона олицетворяла Иран, который больше не отступал, не подчинялся капризам иностранных держав и мог быть, благодаря силе воли, хозяином своей собственной судьбы. Его убили, потому что он был важен. Его убили, потому что Иран был важен.

КСИР увеличил свои инвестиции в Сулеймани после его смерти, используя его личность для ребрендинга самого себя и иранского режима – для завоевания расположения нового поколения. Сулеймани стал архетипом самосознания Исламской Республики Иран. Его фигура символизирует то, как режим хочет, чтобы его видели иранский народ и весь мир. Сулеймани был выбран как храбрый, самоотверженный и смиренный воин – верующий и патриот.

Существует транснациональное сообщество – «Ось сопротивления», – которое соединяет Палестину, Ливан, Сирию, Ирак и Йемен с Ираном. Оно оправдывает региональную деятельность Ирана, считая ее неотъемлемой частью иранского патриотизма и национальной идентичности. Быть иранцем в повествовании, продвигаемом режимом, означает быть частью более крупного Исламского предприятия. Не умма или мировое исламское сообщество, а скорее сопротивление: воинствующие группы и личности, сражающиеся против врагов Исламской Республики, разделяющие ее политические устремления.

(Шиитские ополчения, в значительной мере контролирующие Ливан, Сирию, Ирак и Йемен, насчитывают около 200 тысяч бойцов. Эта сеть – «Ось сопротивления», формирующая иранскую империю – «Шиитский полумесяц» от Тегерана до Бейрута, в целом подчиняется Ирану или готова тесно сотрудничать с ним. Но у Ирана есть не только шиитские прокси, которые подчиняются его собственной шиитской теократии. Он тесно сотрудничает с суннитскими исламистами ХАМАС и Исламским джихадом в Палестине, а в последние годы осторожно налаживает сотрудничество с суннитским движением Талибан в Афганистане. – Прим.).

Мифологизация Сулеймани была вызвана опасениями внутри КСИР, что режим теряет поддержку и легитимность среди иранского народа. Это особенно верно для молодых поколений, которые ничего не знают о жестокости шаха, чувстве несправедливости, охватившем Иран во время войны с Ираком, или о надежде, которая сопровождала реформистскую платформу президента Хатами в 1990-х годах. Вместо этого они знают опыт Ирана XXI века, который был раздираем постоянным антагонизмом и переживает растущие лишения. По мере роста регионального влияния Ирана растет и напряженность в его отношениях с Соединенными Штатами, Израилем и Саудовской Аравией. В результате Иран стал только беднее и менее безопасным. Работы стало меньше, квартиры стали дороже, а мечты о женитьбе, переезде из дома и начале собственной жизни отдалились и омрачены реальными повседневными заботами иранской молодежи.

Именно эти факторы подпитывали взрыв протестов по всему Ирану в 2018 и 2019 годах. В прошлом Иран переживал эпизодические протестные движения, но эти новые протесты другие – они были сильны в наиболее бедных, традиционно более консервативных районах страны. Они также были более жестокими и откровенно антирежимными, поддерживая лозунги, которые одновременно проклинали верховного лидера и региональный авантюризм КСИР («Ни Газа, ни Ливан, жизнь отдам лишь за Иран!», «Отстаньте от Сирии, займитесь нами!», «Долой власть ахундов (мусульманских правоведов)!» – Прим.).

КСИР противостоял протестам с безжалостной жестокостью. Используя пулеметы и танки, КСИР принялся убивать иранских молодых людей на улицах и выслеживать их в переулках. (В 2019 году за неделю протестов боевики КСИР убили до 1200 человек. Это подавление протестов было невиданно жестоким даже для иранского режима. Протесты вспыхнули по всей стране после роста цен на топливо. Впрочем, многие их участники не были слабосильными жертвами. Они сами атаковали институты режима как могли, поджигая офисы чиновников и в некоторых случаях уничтожая членов КСИР. – Прим.).

Убийство Сулеймани произошло именно на таком фоне и предоставило режиму редкую возможность вызвать сочувствие к его делу. Сулеймани стал выдающимся мучеником, которому было суждено войти в пантеон величайших героев шиизма. Его похороны были национальным событием и, казалось, волнующим моментом для миллионов иранцев. В смерти Сулеймани действительно было что-то личное. Что бы он ни представлял собой, он был иранцем. То, что он был выбран и убит иностранной державой, вызывало неприятные чувства у большинства его соотечественников, независимо от их политических убеждений.

Если бы режим позволил, чтобы о Сулеймани вспоминали таким образом, он, возможно, получил бы некоторую симпатию. Однако вскоре режим перешел к мщению, запустив баллистические ракеты по американским войскам в Ираке. Ожидая ответа от США, в суматохе момента КСИР сбил пассажирский самолет, убив всех, кто находился на борту. Обсуждение этого убийства было мгновенно подхвачено и усилено горем и потрясением обычных иранцев, которые изо всех сил пытались осмыслить трагедию, которую можно было предотвратить. Иранские лидеры пытались сначала отвергнуть обвинения и скрыть катастрофическую ошибку КСИР. Членов семей погибших, которые требовали ответов, заставили замолчать. Образ Сулеймани был повсюду, но справедливости нигде не было видно. (Позднее руководство Ирана признало, что самолет сбили иранские ПВО. Но это уже не добавило режиму симпатий. – Прим.).

Наследие Сулеймани далеко не осмысленно. Политика, которую он проводил по всему региону, остается неизменной, а ополченцы-клиенты, с которыми он работал бок о бок, остаются сильными. Режим Асада продолжает добиваться прогресса в постепенном подавлении протестов, шиитские ополченцы продолжают безнаказанно действовать в Ираке, а «Хезболла» сохранила доминирующее положение в Ливане. Кампания максимального давления (санкции) администрации Трампа истощила ресурсы Ирана и сделала страну беднее, но она не привела к значительному ограничению поддержки Тегераном своих доверенных лиц. Напротив, Иран по-прежнему защищает свои иностранные инвестиции. Тем не менее сеть доверенных лиц, которая обеспечила Исламской Республике Иран региональное влияние и власть, является обоюдоострым мечом. Это одновременно и самый сильный сдерживающий фактор Ирана, и причина необходимости этого сдерживающего фактора.

Хотя администрация Трампа агрессивно проводила свою кампанию против Ирана, она не проявляла никакого желания вовлекать Иран или его доверенных лиц в военные действия. Убийство Сулеймани можно было бы счесть таковым, но это было бы ошибкой. Нет никаких сомнений в том, что Соулеймани был эффективен в своей роли, но его главным достижением было совершенствование государственного механизма, который контролировал и поддерживал сеть доверенных лиц Ирана. Точно так же, как Apple действовала без Стива Джобса, КСИР сохранит возможность управлять своими доверенными лицами и оказывать влияние за пределами границ Ирана без Сулеймани. Закон инерции также применим и здесь. Если КСИР и его доверенные лица не столкнутся с прямым вызовом, импульс будет нести их вперед.

Администрация Байдена готова принять более мягкий подход к Ирану, стремясь возобновить ядерную сделку, известную как Совместный всеобъемлющий план действий (СВПД), и снизить повышенную напряженность в отношениях с Ираном. Американские и европейские лидеры признали важность решения проблемы поддержки Ираном доверенных лиц, но неясно, есть ли у них достаточная воля, чтобы санкционировать прогресс по вопросу доверенных лиц в рамках перезапуска СВПД или переговоров по более широкому соглашению. Иранские лидеры будут стремиться к тому, чтобы любые официальные дискуссии были сосредоточены непосредственно на ядерной проблеме. И если США и ЕС не сформирует единый фронт в поисках более широкой сделки, то вряд ли будут решены такие важные вопросы, как судьба иранских прокси, баллистические ракеты и произвольные аресты в Иране иностранных граждан и лиц с двойным гражданством. Возвращение к СВПД в обмен на снятие санкций с Ирана имеет свои достоинства с точки зрения решения проблемы распространения ядерного оружия, но оно не будет касаться глубинных источников враждебности Ирана.

Таким образом, региональные отношения Ирана не подвергаются серьезной опасности извне. Скорее, их главные проблемы будут исходить изнутри. Сулеймани строил свою карьеру, создавая группировки ополченцев, чтобы получить власть с помощью насилия, принуждения и коррупции. Они искусны в выкручивании рук и разбивании черепов, они используют эти навыки для продвижения своих интересов в войне и политике. Но они менее искусны в том, что происходит дальше, особенно в управлении. Как режим Ливана, так и режим Ирака за последний год пострадали от интенсивных протестных движений, причем большая часть гнева молодых поколений была направлена на политическую элиту и их иностранных покровителей. Несмотря на то что влияние Ирана помогло расширить возможности шиитских элит в каждой стране, все большее число молодых шиитов, похоже, недовольны Ираном и обвиняют его в том, что их страны погрузились в болото. Это особенно верно в Ираке, где молодые шииты составляют подавляющее большинство протестного движения, выступающего против коррупции в правительстве и против политической власти поддерживаемых Ираном ополченцев.

Иракские шиитские ополченцы также остаются разделенными, и в то время как Иран удерживает своих клиентов в основном вместе, ополченцы, не поддерживаемые Ираном, все чаще находят способы дистанцироваться от сторонников Ирана.

Перед Сирией стоят гораздо более серьезные задачи. Правление Асада непрочно, недовольство распространяется внутри его алавитской базы, и страна страдает от десятилетнего экономического коллапса.

(Массовые протесты осенью 2019 года охватили всю иранскую империю – Иран, Ирак, Сирию и Ливан. Эти протесты были многонациональными и многоконфессиональными, хотя значительную часть протестующих составили молодые шииты и другие группы, в прошлом лояльные Ирану, – друзы и часть христиан. Общие требования протестующих от Тегерана до Бейрута были социальными – люди требовали предоставления им работы и базовых социальных услуг. Причиной этих выступлений стала огромная – до 40 процентов – безработица среди молодежи в указанных странах, коррупция и плохая работа коммунальных служб. И дело не только в том, что иранские прокси оказались некомпетентными управленцами. Сам механизм управления, сформированный иранцами, является разрушительным для экономики. Проиранские шиитские ополченцы, доверенные лица, политические партии и государственные службы создают множество конкурирующих центров власти. Это на руку иранцам, которые могут, действуя через все эти конкурирующие и относительно слабые зависимые от них субъекты, формировать политику Ирака, Ливана или режима Асада. Но именно это заменяет государственное управление хаотичным рэкетом, подрывая возможности стабильного экономического роста и превращая государственные ведомства в кормовую базу ополчений и других временщиков. Тот же механизм способствует падению влияния Ирана и его союзников. Если раньше они воспринимались в качестве естественных защитников интересов шиитских общин, то теперь они все больше превращаются в глазах трудящегося или безработного населения в опасных паразитов, при которых невозможно никакое развитие. – Прим.).

Другими словами, в то время как Сулеймани способствовал расширению иранского влияния в регионе, это влияние покоилось на шаткой почве. Пик влияния Ирана – по крайней мере в том виде, в каком оно сейчас выражается через КСИР, – вероятно, миновал. Вступили ли мы в период застоя или упадка, пока неясно, но последнее кажется более вероятным. Как показали протестные движения в Ливане и Ираке, Иран и его союзники все чаще рассматриваются там как часть проблемы, а не как ее решение. В то время как войны обеспечили контекст для регионального подъема Ирана, коррупция и плохое управление союзников Ирана создают почву для его упадка.