У президента Турции Реджепа Тайипа Эрдогана есть монументальное видение крупнейшего города страны, Стамбула, и оно связано со строительством нового мега-канала через город. Конечно, Стамбул уже является домом для пролива Босфор, который разделяет Европу и Азию, был причиной многочисленных войн на протяжении всей истории и вдохновил планету на создание многочисленных клише. Тем не менее планы Эрдогана позволяют предположить, что геостратегическая карта Черного моря вскоре может быть перекроена.

Эрдоган уже много лет вынашивает идею строительства стамбульского канала, называя его своим «безумным проектом». В конце июня 2021 года он провел церемонию закладки первого камня. Стоимость проекта оценивается по меньшей мере в 15 миллиардов долларов. Проект якобы направлен на уменьшение задержек судоходства через Босфор и обеспечение столь необходимого толчка для турецкой экономики. Критики Эрдогана давно обвиняют его и его правящую Партию справедливости и развития (ПСР) в использовании государственных инфраструктурных проектов для обогащения союзников и сторонников Эрдогана. Тем не менее остаются значительные сомнения в целесообразности и искренности проекта канала. Многие внимательные наблюдатели, которые следят за развитием событий в Турции, отмечают серьезные препятствия в обеспечении финансирования проекта и ухудшающееся экономическое положение самой Анкары.

Однако канал следует рассматривать не как внутренний проект, а как проект, имеющий огромное геополитическое значение. Он знаменует собой вершину попыток Эрдогана перекроить баланс сил на Черном море через его постоянные усилия по утверждению Анкары в качестве активной державы.

В последние годы внешняя политика Эрдогана изменила облик региона. Он вмешался в дела Сирии, фактически создав буферную зону на ее севере. Он нарушил статус-кво в восточном Средиземноморье, подписав спорное соглашение со своими ливийскими союзниками о перекройке морских границ региона и призвав к официальному разделу Кипра, причем оба эти решения отменяют давние позиции Турции. Эрдоган расширил влияние Анкары в Азербайджане, оказав ему решающую поддержку в войне 2020 года, даже когда остальные страны Организации Североатлантического договора сохраняли нейтралитет. Эрдоган также не уклоняется от продажи военной техники, включая свои хваленые беспилотники, через Черное море на Украину.

Турция – это растущая ближневосточная, средиземноморская, европейская и евразийская держава. Контроль над доступом к пересечению континентов в Черном море особенно важен, если Турция хочет превратиться из мультирегиональной в великую державу.

Канал к власти

Черноморский регион был местом обеих европейских войн XXI века, можно вспомнить также вхождение России в Грузию в 2008 году, а также события 2014 года и продолжающиеся боевые действия на Донбассе.

Проще говоря, контроль над доступом к Черному морю и выходом из него остается одной из главных геополитических линий разлома. Исторически Босфор и Стамбул были местом многих великих исторических систем власти, начиная с эпохи Римской империи и заканчивая захватом османами Константинополя в 1453 году. Тем не менее Турция не сталкивалась с серьезной угрозой своему контролю над проливами с тех пор, как напряженность в отношениях с Советским Союзом заставила Анкару вступить в НАТО в 1952 году. Поэтому не стоит удивляться, что геополитические факторы сыграли важную, возможно, решающую роль в канальном гамбите Эрдогана.

То, насколько Эрдоган готов рискнуть этой стабильностью, подтверждается его предупреждением о том, что канал не будет регулироваться Конвенцией Монтрё, договором 1936 года о доступе к Босфору, Мраморному морю и Дарданеллам (хотя канал заменит только первый). Конвенция позволила Анкаре ремилитаризировать эту территорию, отменив Лозаннский договор в обмен на обещание свободного прохода торговых судов, а также большинства военных кораблей. Другими словами, именно конвенция позволяет НАТО направлять свои корабли для защиты своих интересов в Черном море или, по крайней мере, сигнализировать о намерении сделать это (но в то же время конвенция ограничивает время нахождением боевых кораблей нечерноморских держав в Черном море, что ограничивает возможности НАТО оперировать в данном районе. – Прим.). Она также обеспечивает России доступ к Средиземному морю для ее важных южных торговых портов, таких как Ростов-на-Дону, и для ее Черноморского флота, который в противном случае рисковал бы быть ограниченным своим собственным прибрежным районом, подобно гораздо менее престижному Каспийскому флоту России.

Проблемы НАТО

Суверенитет Турции над Босфором – не единственный фактор, делающий ее значимым игроком в регионе и мире. Турция является домом для вторых по величине вооруженных сил НАТО. На ее авиабазе Инджирлик размещена часть стратегических ядерных сил США и ключевые командные структуры американцев для операций на Ближнем Востоке. Румыния и Болгария, хотя и являются странами-членами НАТО, расположенными на побережье Черного моря, не имеют значительного военно-морского потенциала.

У НАТО есть реальные опасения по поводу безопасности в регионе, особенно в отношении тех прибрежных государств, которые вступили в конфликт с Москвой из-за своего стремления к более тесным связям с Западом. Хотя Украина продолжает контролировать некоторые порты – во многом благодаря заключению сделки с одним из ключевых олигархов, стоявших за бывшей администрацией Януковича, – ее доступ к Черному морю остается под контролем России через Керченский пролив, и у нее нет военно-морского потенциала для защиты своих портов в Одессе и Николаеве от России. Эти порты, как и грузинские порты в Батуми и Поти, принимают визиты НАТО и обслуживают маневры НАТО именно потому, что находятся в непосредственной близости от России. НАТО может предложить надежду на альтернативу только в том случае, если она действительно появится.

По мере укрепления контроля России над северным и восточным берегами Черного моря отношения Турции с НАТО становятся все более холодными. Охлаждение отношений между Западом и Турцией в значительной степени вызвано стремлением самого Эрдогана превратить Турцию в мировую державу, какой она была в эпоху расцвета Османской империи.

Также утверждение Турции на международной арене помогает ему продавать свой имидж исторического лидера внутри страны. Это не ограничивается чисто военными соображениями. Эрдоган признает центральное место Турции в маршрутах транспортировки нефти и природного газа из Азербайджана. Он дал понять, что Турция стремится играть еще большую роль в геополитике природного газа, в последнее время вступая в споры с Грецией и Кипром за права на бурение в Эгейском море.

Несмотря на постоянно расширяющийся круг тем, по которым у Турции и Запада имеются существенные разногласия, у Запада, похоже, нет твердой позиции относительно того, как он будет относиться ко все более активной роли Турции на международной арене.

Путь к каналу

Гамбит с каналом – это лишь последний шаг в развитии экспансионистской внешней политики Анкары за последние пять лет. Масштабы этой авантюры можно понять, только сравнив этот период с первым десятилетием пребывания Эрдогана у власти, когда Анкара практически не проводила активной внешней политики. Вместо этого, как заявил тогдашний министр иностранных дел Турции Ахмет Давутоглу в интервью Foreign Policy в 2010 году, она проводила политику «ноль проблем в отношениях с соседями», причем довольно успешно: избегая вовлечения в грузино-российскую войну, проводя кампанию в поддержку референдума 2004 года по мирному плану воссоединения Кипра, развивая отношения с Европейским союзом, с Ираном и его арабскими соперниками, и выступая посредником в ряде региональных мирных усилий, даже если они в конечном итоге оказались безрезультатными.

Внешнеполитический подход Эрдогана начал меняться в свете «арабской весны». Протестное движение в арабских странах привело к охлаждению отношений между администрацией Обамы и многими арабскими правительствами, обеспокоенными тем, что Вашингтон может отвернуться от них и поддержать мятежную арабскую улицу, как это произошло в Египте. Для Эрдогана «арабская весна» открыла возможности для появления множества правительств, созданных по образцу его собственной партии ПСР, приверженцев политического ислама. Саудовская Аравия, Объединенные Арабские Эмираты и многие другие страны увидели в этом черный ход к легитимизации исламистского движения «Братьев-мусульман» (с которым сотрудничает Турция) в регионе и на международном уровне, что открыло дверь для вызовов их собственной легитимности.

Анкара обнаружила себя во все более враждебном регионе, в котором прецедент Эрдогана воспринимался скорее как угроза, чем как модель для других региональных игроков. Последующие годы еще больше обострили ситуацию, поскольку Запад, как оказалось, поддерживал вмешательство в сирийский конфликт арабских стран Персидского залива, но выступал против аналогичного вмешательства со стороны Турции.

Последующий кризис с мигрантами (Турция приняла более 5 миллионов мигрантов из Сирии, а затем открыла свои границы и выпустила 1-2 миллиона человек в Европу, выдвигая различные требования; так Турция получила серьезный рычаг влияния на европейскую политику. – Прим.) стал переломным моментом для большей части европейского политического истеблишмента.

Переломный момент в отношениях с Вашингтоном наступил после попытки государственного переворота в Турции в июле 2016 года, в которой – искренне или нет – Эрдоган немедленно обвинил базирующегося в США клерикала и бывшего союзника Фетуллаха Гюлена.

Ситуация усугублялась тем, что администрация Обамы изначально не назвала случившееся попыткой переворота. Эрдоган убедился, что больше не может рассчитывать на поддержку Вашингтона в борьбе с внешними и внутренними угрозами.

В результате Эрдоган почувствовал – и продолжает чувствовать, – что Анкара сидит в относительной изоляции на южном берегу Черного моря.